50 
Я наклоняюсь к пришпиленной железной «бабочке»… И тут что-то обрушивается мне на спину. И сразу удар чем-то острым в область поясницы… Удачно получилось. Для меня. Никогда не надо экономить на качестве доспехов. Полезно для здоровья.
Броня выдержала. Я на рефлексе бью локтем назад. Попадаю во что-то мягкое… Вскрик…
Что ж ты, дурочка, в спину била? В шею надо было. Или в крайнем случае – в загривок повыше кольчужного ворота.
Обмякшее тело женщины покоится на ногах барона. Я всё еще жив. Повезло. Ведь это могла быть не слабая женщина, а притаившийся в засаде еще один воин. Хотя вряд ли. Воин вмешался бы раньше. Тем не менее, я лопухнулся. Но – везунчик. Жив!
И барон жив, собака бешеная! Вон как глазки зыркают…
А что я это так хорошо вижу? И дымком потянуло… Я вскакиваю и выплескиваю содержимое кувшина на загоревшуюся шкуру какой-то зверюги. Ну и вонища! Кувшин-то ночным горшком оказался!
А барон лежит, не дергается. С чего бы это? Зауважал?
Как выяснилось позже, нет, не зауважал. Просто не встать ему было. Одна рука пришпилена, вторая – сломана. На ногах – сомлевшая подружка. Идеально зафиксированный пленник.
Вместе со Стюрмиром и Тьёрви мы освободили барона от железа. А я, заодно, от глянувшегося мне перстенька. Солидного такого, тяжелого, с обрамленным в золото плоским зеленым камнем, на котором был вырезан дивный девичий профиль и тонким завитком – надпись на греческом.
Тьёрви не возражал. Викинги к произведениям искусства равнодушны, а лишних десять граммов золота я точно заслужил.
От дальнейшего я устранился. Сошел вниз, где под чутким руководством спасенного нами одноногого шевалье бароновы сервы очищали зал от последствий берсерковой работенки. Сам Медвежонок возлежал тут же, на шкуре своего «тотема». Пухленькая супруга шевалье поила его молоком с медом. Берсерк восстанавливал силы. И судя по тому, где находилась сейчас его рука, отчасти уже восстановил. Француженка не препятствовала. Побаивалась. Они-то полагали, что мы – культурные немецкие дворяне, а оказалось – кровожадные язычники.
Н-да. Адреналин во мне еще не весь выкипел и от хорошенькой девушки я бы сейчас не отказался. Например, от юной дочки шевалье. Кстати, куда она делась? Папа с мамой тут, а…
Вот она, умница. Притаранила мне кувшинчик красного вина и копченый окорок.
Хорошенькая, чистенькая… Во всяком случае, с виду. И не надо иронизировать в мой адрес! Здесь вам не тут. Это на севере народ чистоплотный. Баньку любит. Опять же – в речке искупаться. А в «цивилизованной» Европе нравы иные. Чистоплотность в христианские добродетели не входит. Крестьяне, по-моему, вообще никогда не моются. Разве что если в реку упадут. Впрочем, как я уже отмечал, среди этого сословия молоденьких и хорошеньких найти практически невозможно. Живут впроголодь. Работают по шестнадцать часов в сутки. Руки – в коросте, ноги – в засохшем навозе…
Остаются благородные. Но и среди высших классов красоток не густо. Да попробуй еще их отыскать. И договориться по-хорошему, поскольку по-плохому я не привык.
Зато вино здесь отличное!
Я его почти прикончил, когда сверху, вытирая руки холстиной, спустился Тьёрви.
– Разговорился франк, – сообщил он с удовлетворением. – Пошли, Черноголовый, богатство делить.
Да. Неплохо живут французские бароны девятого века. Сундучок, извлеченный из стенной ниши под кроватью, тянул килограммов на пять нетто. В основном, правда, серебро. Но хватало и золота в изделиях. И камешки имелись…
Пока мы с Тьёрви занимались дележкой, Стюрмир с довольным уханьем пользовал баронову супругу. Ту самую, что едва меня не зарезала.
Беспомощный барон глядел на это надругательство единственным оставшимся глазом и скрипел зубами. Викинги – жестокие люди. Впрочем, кто в этом мире гуманист? Разве что я. Удар ножа – и барон отмучился. После допроса Тьёрви ему так и так не выжить. Кровища течет как из зарезанной свиньи.
– Эй, хёвдинг! Будешь? – Стюрмир поднялся, заправляя в штаны отработавшее «хозяйство».
Мне не предложил. Знал, что силком я не люблю.
Тьёрви мельком глянул на распяленную баронессу и отвернулся. Драгметаллы его прельщали больше, чем женские прелести.
– Ну как хочешь. Спрошу, может, мальцы захотят…
И Стюрмир затопал вниз.
Тьёрви делил добычу на неравные кучки. Изнасилованная баронесса глядела на него с ненавистью. Но лежала тихонько. Мы – норманы. Страшные люди севера. Страшные даже по здешним меркам. Насилие и смерть – детские шалости в сравнении с тем, что могут сотворить мои друзья.
50 
