Но в глубине души М'Танна верил: он отвергнут не будет.
Таррарафе, пожалуй, даже не услышал, как над ним открылся люк. Он был в ступоре. Зло явилось. И он, охотник масаи, сын настоящего колдуна, беспомощен. С ду€хами в облике женщин он еще рискнул бы бороться. Их можно обмануть, заманить в ловушку, убить… Этот же – больше любой ловушки, какую может вообразить Таррарафе. И хитрее любой его хитрости.
Масаи чувствовал себя мышью, посаженной в стеклянную банку. Злой дух может бросить ему зернышко и ненадолго продлить коротенькую жизнь. А может и самого Таррарафе бросить тварям-хищникам, рыщущим вокруг и алчно глядящим сквозь хрупкое стекло. Масаи видел: Носорог готов сразиться. Но он не торопится. Носорог-Жилов, в отличие от настоящего носорога, всегда очень тщательно выбирает место и время для схватки. И он не боится.
Разве у Таррарафе меньше мужества, чем у его белого друга? Он тоже будет… Но сияющие желтые глаза пронзили мозг Таррарафе – и мужество масаи растаяло, как пчелиный воск – на солнце.
– Мне жаль, что своим приходом я потревожил вас, нарушил вашу беседу, – произнес сын Древней. Обращался он исключительно к Жилову.
– Я не подумал, что это…– тонкая рука поднялась и указала концом свирели на дыру в бетонной стене, за которой тянулся ход подземного коридора, – что это так вас обеспокоит. Я скучал в одиночестве. Мой брат теперь занят только своей девушкой.
«Ты лжешь!» – подумал Жилов.
«Да, я лгу! – ответили золотистые глаза. – Я лгу, но это – правда».
– Тенгиз любит ее.
– Он пока не знает, что’ он любит по-настоящему. В нем слишком много от вас, Детей Дыма.
– Он и есть один из нас, – сказал Жилов.
– Он тоже так думает, но я думаю иначе.
– Мы нужны ему! – возразил Жилов. Он чувствовал угрозу в словах Анка. – Мы ему нужны!
«Вот верный ответ!»
Анк отвернулся. По очереди он оглядел каждого из остальных мужчин, потом остановил взгляд на Веерховене. Добрый взгляд. Взгляд хищника, который намеревается пообедать.
– Поднимемся наверх, – сказал сын Древней. – Там – солнце. Там будет уютней… мне и вам.
Жилов так и не понял, сумел ли он отвести угрозу.
Анк обошел Жилова и направился к лестнице.
Таррарафе поспешно уступил дорогу.
– А мне показалось, ты прекрасно обходишься без солнца! – бросил ему вслед Жилов.
– Солнце – мой друг, – через плечо весело откликнулся сын Древней. – Он дарит жизнь, а я правлю жизнью. Идемте же!
Ноги Анка замелькали, перебирая ступени винтовой лестницы. Еще секунда – и золотокожий юноша исчез в отверстии люка.
В последних словах сына Древней не было Приказа, но все четверо последовали за ним, не осмелившись даже ненадолго задержаться в бункере.
«Анк назвал солнце – „он“, – подумал Жилов. – Оговорка? Или в этом какой-то смысл?»
Веерховен поднялся последним. И успел перед этим проглотить по капсуле каждого цвета. И положить в карман колбы с остальными. Ничтожная защита, если вообще – защита. Но – хоть что-то!
Еще он прихватил пистолет.
Глава девятнадцатая
ОТПЛЫТИЕ
– Я проголодалась! – сообщила Лора и спихнула Тенгиза на песок.
– Там, на камнях, вроде, устрицы…– пробормотал Тенгиз, не открывая глаз. Ему было лень даже глаза открыть, не то что двигаться. Если бы удалось доползти до воды… Но вода – такая теплая, что…
Мысли – как ленивые гусеницы.
Вернулась Лора, уселась неподалеку. Сквозь дремоту Тенгиз услышал треск разбиваемых раковин.
Тень от дерева переползла на полметра, и солнце жадно набросилось на правую ногу Тенгиза. Неимоверным усилием он передвинул ее и расслабился в полном изнеможении.
– А не так уж плохо! – бодро говорила Лора, выковыривая очередного моллюска и отправляя в рот. – Конечно, немного лимонного сока не помешало бы… Хочешь?
Тенгиз промычал отрицательно.
– Послушай, сонный червяк, – Лора подобралась поближе. – Если твой дядя умер, тогда остров принадлежит твоему отцу, так? А зачем твоему отцу этот остров, когда у него есть другой – на Средиземном море? Ты понимаешь, к чему я клоню?
– М-м-м…– промычал Тенгиз.
– Вот, вот! Конечно, ты должен выплатить какие-то налоги. Но эта база… Тебе причинили ущерб, так? Значит, правительство обязано компенсировать… А твой отец…
Тенгиз пропускал через себя ее болтовню, не особенно вслушиваясь.