85 
«Взбесившаяся тварь утопит лодку!» – пришла паническая мысль.
Сначала Веерховен решил затаиться: может, кракен сожрет негра и успокоится? Да и что такое человек для такой громадины!
«Ну, ладно, дрянь, – прошептал Рихард, – сейчас ты схлопочешь…»
Он швырнул на палубу бесполезный (как он мог забыть о фокусе желтокожего?) парабеллум. И бросился к противоположному борту. Трясущимися руками Веерховен откинул крышку ящика. Он дрожал. Но не от страха – от ярости.
Тварь снова грохнула по корме, палуба дернулась под ногами, и Веерховен упал, ударившись коленом.
– Ну, падаль, сейчас! – пообещал он, присоединяя магазины к обоим автоматам. – Ну, ладно, срань!
Уперев в правое плечо приклад «Калашникова», Веерховен прижался спиной к мачте, передвинул рычажок на непрерывный огонь, поймал прицелом багровый глаз кракена и нажал на спуск. Рихард трясся и орал, ствол прыгал из стороны в сторону, но он не отпускал крючка, пока все тридцать пуль не вошли в проклятую башку.
Он продолжал нажимать и после этого, не сразу сообразив, почему смолк грохот и автомат больше не дергается в руках.
С проклятьем Рихард отшвырнул автомат и поднял «Ингрем»…
Когда первые пули попали в голову кракена, чудовище содрогнулось. Щупальца его ударили по поверхности моря с такой силой, что поднявшаяся волна отнесла парусник на десяток метров. Как раз тогда, когда Веерховен поднял «Ингрем». С обезьяньей ловкостью Рихард уцепился за какую-то снасть левой рукой, правой направляя автомат на чудовищного врага.
Но не выстрелил. Потому что кракен поднялся над водой!
Это было умопомрачительное зрелище! Громадная светящаяся масса, в полной темноте встающая из воды и нависающая над крохотной лодчонкой, как живая гора.
Веерховен не стал стрелять. Нелепо стрелять по горе. «Ингрем» болтался у него на локте, а сам Рихард двумя руками обхватил основание мачты, пригнул голову… Если он умрет, то по крайней мере умрет как солдат.
Взрыв бомбы, удар грома – кракен обрушился вниз. Взметнувшаяся волна ударила в корпус парусника и швырнула его вверх. Пролетев не меньше двадцати метров, суденышко рухнуло в кипящую воду под жалобный треск шпангоутов.
Рихард изо всех сил цеплялся за мачту. Потоки воды накатывались со всех сторон сразу. Они захлестывали его целиком, выворачивали суставы. В какой-то момент он думал, что сейчас захлебнется. Что сцепленные пальцы порвутся, не выдержав напряжения. Рихард ослеп от боли, от соленой воды, от бешеной центрифуги, в которую угодил…
Но он удержался. И рыбачья лодка – тоже выстояла. Когда кипящие воды успокоились, Веерховен обнаружил, что стоит по колено в воде, вцепившись зубами в обрывок снасти. Ему понадобилось немалое усилие, чтобы расцепить руки. Глаза жгло, уши были полны воды, а слизистая носа и рта пропиталась горькой солью. Рихард попытался вдохнуть, но в бронхах тоже была вода, и он зашелся в приступе кашля. В довершение всего желудок Веерховена вывернулся наизнанку. Немного полегчало.
Рихард огляделся. Море успокоилось. Во всяком случае так казалось. Вокруг было темно. Лодка по самые борта была залита водой. Чудо, что она еще держалась на плаву. Рядом с головой болталась какая-то тряпка.
«Кусок паруса», – сообразил Веерховен.
А на сгибе его руки все еще висел «Ингрем». Рихард разогнул руку, и автомат, соскользнув, погрузился в воду.
«Кажется, я жив», – подумал Рихард.
Надо что-то делать… Вычерпать воду… где-то был черпак. Но его, наверное, смыло. Еще ведро. Ведро не должно смыть, оно привязано, насколько помнил Рихард… Загребая ногами, Веерховен побрел по палубе к корме…
Страшный удар обрушился на лодку снизу. Днище ее треснуло от носа до кормы, а единственного оставшегося в ней человека швырнуло за борт, в теплую соленую воду, которая так ласкова, когда погружаешься в нее в жаркий день неподалеку от берега.
Веерховена ударило о поверхность воды, и этот удар его доконал: Рихард потерял сознание и потому даже не почувствовал, как щупальце кракена раздавило его грудную клетку.
Привлеченные борьбой и запахом крови акулы кружили поблизости от кракена, бесновавшегося среди обломков.
Но им не досталось ничего.
Глава двадцать третья
РАЗНЫЕ ВАРИАНТЫ РАЙСКОЙ ЖИЗНИ
Данила Жилов проснулся в полной темноте.
Он чувствовал себя одновременно опустошенным и полным сил. Опустошенность относилась к его душе, а ощущение здоровья и силы – ко всему остальному.
85 
