Но самое замечательное, что еле уловимый элемент женских запахов, который я с трудом различил ночью, лежа в инструментальном ящике под ремонтным верстаком машинного отделения, здесь ощущался столь явственно, что я даже слегка обалдел!...
Кроме того, из-за двери я услышал хриплое мужское дыхание и очень ритмичные слабенькие женские повизгивания, не оставляющие никаких сомнений в действиях, совершаемых за этой дверью.
Ручаюсь, что никто из Людей даже шороха не услышал бы из-за такой двери. А я услышал!
И вдруг сам так завелся, что в башку мне полезли десятки Кошек, которых я когда-либо трахал!.. Не говоря уже о моей верной немецкой подружке — карликовой пинчерихе Дженни, которую вопреки всей зоологической науке о несмешении Видов я хотел в любое время дня и ночи!
Я даже вспомнил оттобрунновскую Лисичку, которую я «оприходовал» со смертельным риском для собственной жизни.
Ах, Кошечку бы мне какую-нибудь сейчас сюда! Любую! Даже самую завалященькую!.. Я бы ей показал «небо в алмазах», как говорил Шура Плоткин, совершенно не имея в виду ни небо, ни алмазы.
Но как изредка замечал умнейший и интеллигентнейший Фридрих фон Тифенбах, «все в жизни имеет свое логическое завершение».
Кончил хрипло дышать и Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер. Всхрапнул коротко, будто жеребец, и кончил. В последний раз тихонько взвизгнула обладательница женских запахов.
А потом я услышал негромкий разговор в Капитанской каюте.
Это мог услышать только Я! Никто из Людей, даже вплотную приложивший ухо к этой двери, никогда не услышал бы ни единого слова.
Мне же казалось, что я даже вижу, как Женщина моется в душе, а Капитан Алекеей-Иванович-Кэп-Мастер закуривает свой «Данхилл» и натягивает на себя голубой адидасовский тренировочный костюм. Я только лиц не мог разглядеть...
— А в городе ни разу не позвонил... — огорченно проговорила Женщина.
— В городе у меня семья, — спокойно сказал ей Капитан. — Дочь-невеста, сын-придурок и жена.
— А я как же?..
— Ты кто по судовой роли?
— Буфетчица.
— Так какие проблемы?
— Бедная я, бедная... — горько сказала Женщина.
— Ты бедная?! — презрительно переспросил Капитан. — Я в Питере с женой всего десять дней, а с тобой в море — четыре месяца. Потом неделю дома, и на полгода с тобой в рейс. И так уже третий год. Так кто из вас беднее — ты или моя жена?
Женщина промолчала.
— И кстати! Еще одного таракана увижу в кают-компании — спишу с судна к чертовой матери. Ясно?
— Да... Мне идти?
— Иди.
Дважды повернулся ключ в замке, дверь приоткрылась, и из Капитанской каюты вышла молодая Женщина с припухшими глазами. Стараясь не задеть хвостом ее ноги, я незаметно проскочил в каюту.
Тут же на всякий случай я спрятался за выступом какого-то шкафчика, и получилось, что я совершенно инстинктивно прошмыгнул именно туда, где меня не было видно; но сам я обрел превосходную позицию для обзора и наблюдения.
Оказалось, что Капитанская каюта состоит из двух просторных комнат. Первая, куда я влетел без спросу, была кабинетом — с письменным столом и компьютером, кожаным диваном и двумя креслами. Над диваном висела в раме под стеклом большая красочная фотография низкого, длинного парохода, уставленного железнодорожными контейнерами. Как потом выяснилось, этот пароход и был тем самым «Академиком Абрамом Ф. Иоффе», на котором я сейчас имел честь присутствовать...
Напротив же дивана, в углу под невысоким потолком, в какой-то хитрой металлической раме висел большой телевизор.
Из кабинета была видна вторая комната — спальня. Широкая Капитанская кровать несла на себе все следы только что завершившегося, как говорил мой любезный друг Водила, «сладкого греха». Кстати, почему ЭТО у Людей называется «грехом», понятия не имею. «Сладкий» — еще куда ни шло, а вот грех-то тут при чем?..
Я прекрасно слышал, как в спальне Капитан наливал себе виски «Джек Дэниельс». Именно это виски чуть ли не каждый вечер понемногу допивал в Мюнхене Фридрих фон Тифенбах, и запах «Джека Дэниельса» врезался мне в память, полагаю, до смерти.
Но вот когда Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер, которого я за истекшие сутки только слышал, но так ни разу и не увидел, вышел наконец из спальни, я чуть умом не тронулся!..
СО СТАКАНОМ ВИСКИ В РУКЕ ИЗ СПАЛЬНИ В КАБИНЕТ ВОШЕЛ Я!
Я — в Человеческом обличье, в голубом адидасовском тренировочном костюме, которого у меня отродясь не было, и в мягких белых тапочках без задников, которые я, естественно, никогда не ношу.