Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
204 
На этом с музыкой было покончено.
Но и это не остановило Шуру в своем просветительском стремлении.
Венцом Шуриных попыток сыграть в «Пигмалиона и Галатею» — когда-то он пересказал мне этот незамысловатый сюжетец — был, конечно, наш культпоход в Эрмитаж.
Накануне в Ленинград прилетел из Варшавы старый Шурин приятель — польский журналист Сташек. И остановился у нас, заявив, что они лучше пропьют с Шурой деньги, выданные ему редакцией на гостиницу, чем бросят их в «ненасытную глотку социализма»!
Наверное, денег было не так уж много, потому что хватило их всего на трое суток беспробудной пьянки у нас на кухне, во время которой я на всякий случай взял себе три отгульных дня. И дома практически не появлялся.
На третий день я уселся в траве напротив парадного входа нашего дома и стал ждать дальнейшего развития событий.
И действительно, вскоре раскрылась дверь и на волю выполз очень аккуратно одетый, но опухший Шура Плоткин с прозрачными и бессмысленными глазками. В руках он держал сверток с запахом жратвы.
— Мартышка-а-а-а... — попытался он меня позвать, но засипел и закашлялся. — Мартынчи-и-и-к!..
Я вышел из травы. Шура увидел меня, глаза его приняли некое осмысленное выражение. Он облегченно вздохнул, сел передо мной на корточки и развернул пакет с остатками моего хека и ихней колбасы.
— Все, все, Мартышка... — виновато забормотал Шура. — Денег — ни хуя, пьянству — бой, начинаем культурную программу... Все идем в Эрмитаж! Этот польский мудак семь раз был в Париже — и ни разу в Лувре... Пятый раз прилетает в Ленинград — и до сих пор не знает, где находится Эрмитаж!.. Хотя жутко талантливый парень! Но алкаш, сволочь, пробы ставить негде!..
— Ты на себя посмотри, — в упор сказал я ему.
— Да ты что?! Мартын, окстись!.. О чем ты говоришь?.. Я по сравнению с ним — новорожденный Котенок...
* * *
Потом Сташек с Шурой долго гадали — как протащить меня в Эрмитаж. Сумки и портфели там запрещены, а я в свои тогдашние два года был уже достаточно крупным Котярой и за пазуху меня тоже не спрячешь.
Однако еще не совсем трезвому Сташеку, от которого за версту разило перегаром, пришла в голову идея пронести меня в Эрмитаж в кофре из-под видеокамеры. Камера у Сташека была профессиональная, большая, и кофр соответственно тоже серьезных размеров.
Было решено не жалеть редакционное имущество и прорезать в боковой стенке кофра круглую дыру для моей головы. Чтобы через эту дыру я мог легко и свободно наслаждаться наследием гениев, которому Лувр, где Сташек не был уже семь раз, и в подметки не годится!
Так с гордостью заявил Шура, и они со Сташеком проделали уродливую дыру в прекрасном кожаном японском кофре, принадлежавшем польскому Союзу журналистов.
За их почти непосильные труды они были вознаграждены тем, что обнаружили в кофре полбутылки польской водки «Выборовой»!
— О, пся крев! — счастливо воскликнул Сташек. — То та ж вудечка, ктуру не допилем в самолете! Хвала пану Бугу!..
Они тут же разлили водку по стаканам, немедленно выпили и стали заметно лучше соображать и координированно двигаться.
Сташек закинул видеокамеру на плечо — там был такой специальный ремень. Шура, якобы его ассистент, нес кофр с дыркой, из которой я созерцал окружающий мир. И мы втроем направились в Эрмитаж...
... Перед входом в Эрмитаж стояла туча народу! Иностранцев заводили в боковую дверь, минуя озлобленную километровую очередь русских провинциальных туристов.
Сташек тут же нацепил на куртку карточку в прозрачной пластмассе с одним большим словом — «Пресса» и тремя маленькими — «Польское радио и телевидение». А Шура привесил на свой пиджачишко чудом сохранившуюся с моих Котеночных времен старую табличку со словом «Жюри». Он действительно был когда-то в составе жюри на конкурсе детского самодеятельного творчества Ленинградского Дворца пионеров.
Для понта Сташек подсуетился с камерой у входа, чтобы все видели, как он «снимает», а потом нагло раздвинул плечом группу робких китайцев и с криками «Пресса!!! Польское телевидение!..» прошел сам в Эрмитаж и протащил нас с Шурой, отрекомендовав Шуру как своего ассистента.
И все шло прекрасно. Шура обнаружил глубокие и серьезные познания, которыми щедро делился со мной и Сташеком, а у меня хватило сообразительности при переходах из зала в зал убирать свою голову из дырки кофра, чтобы меня не заметили старенькие и сонные служители в эрмитажной униформе.
204 
