Не дожидаясь ответа герцога, она проскользнула в дверь и исчезла в темноте.
Герцог был заинтригован. Ему хотелось выйти на палубу, чтобы посмотреть ей вслед и узнать, ждал ли кто-либо ее на пристани.
Но он тут же сдержался: ведь если ей действительно грозила какая-то опасность, то, выйдя на палубу, он мог осложнить ее положение и, возможно, затруднить ее приезд завтра, как они договорились.
Если бы завтрашняя их встреча не состоялась, то он всю жизнь корил бы себя, теряясь в догадках, что князь Иван хотел сказать ему. Поэтому герцог остался стоять на месте.
» Я должен играть по правилам этой женщины «, – сказал он себе.
Немного выждав, он направился в салон.
Гости, очевидно, только что закончили игру, и Гарри поднялся из-за стола, разминая ноги.
– Садись, Бак, – сказал он входящему герцогу. – Ты можешь занять свое место. Долли страшно везет, и я не могу больше играть против нее – Я хочу поговорить с тобой, Гарри, – сказал герцог.
Что-то в его голосе заставило Гарри внимательно взглянуть на герцога.
– Ну нет! – запротестовала Долли. – Я хочу, чтобы ты потанцевал со мной. Я не позволю вам с Гарри уединиться в твоей священной обители, куда женщинам вход запрещен! Станцуем хотя бы под одну пластинку, прежде чем пойти одеться к ужму.
И Долли поставила пластинку на патефон.
– Мне нужно поговорить с Гарри, – возразил герцог. – Это очень важно.
– Важней меня? – спросила Долли.
Она сказала это так, как будто предположить подобное было бы просто абсурдно.
– Вынужден сказать» да «, – ответил герцог уже на ходу, направляясь в каюту в сопровождении Гарри.
Долли изумленно глядела ему вслед. На ее переносице появилась гневная складка, и она в сердцах захлопнула крышку патефона.
Глава 2
Открытый экипаж провез их по мосту Галата, построенному немцами в 1913 году на месте прежнего деревянного сооружения.
Внизу, в водах Золотого Рога, трудились большие паромы, между которыми сновали всевозможные маленькие суда.
Еще в свой прошлый приезд в Константинополь герцог знал, что под железными арками моста ютилось множество различных прилавков, а рядом с ними можно было увидеть все что угодно: от снующих мальчишек с газетами, чистильщиков обуви и нищих до больших груд только что выловленной рыбы.
Долли все-таки стремилась пройтись по базару.
Она выискала в путеводителе описание базара с лабиринтом маленьких лавок, где продавалась всякая всячина: от специй до драгоценностей, от корней мандрагоры до пиявок.
Когда они нашли этот базар, он оказался крытым, что создавало странную, почти мистическую атмосферу, напоенную ароматами самых различных специй, которыми были наполнены огромные корзины и стоявшие повсюду мешки.
Для Гарри, никогда еще не посещавшего рынок пряностей, все здесь казалось любопытным. Но Долли торопила их идти дальше и переговаривалась с гидом, прибывшим к яхте вместе с экипажем и, очевидно, понимавшим, что она желает найти драгоценности.
Герцог, как казалось Гарри, был утром в приподнятом настроении, и он приписывал это новому впечатлению, полученному вчерашним вечером.
Когда он привел Гарри в свою каюту и рассказал о встрече с женщиной, Гарри сначала отнесся к этому с подозрением.
– Ты сам веришь, что князь, который, как ты говоришь, обладал высоким положением в Санкт-Петербурге, действительно скрывается здесь, в Константинополе?
– Прочти сам письмо, – ответил герцог. – Я хоть и не видел никогда почерка князя Ивана, но совершенно уверен, что письмо написано образованным человеком.
Гарри прочел письмо и вынужден был согласиться с герцогом.
– А как выглядела женщина?
– Мне трудно было разглядеть ее, – ответил герцог. – Лицо было в тени, но совершенно очевидно, что она хорошо образованна и почти в совершенстве владеет английским.
Он рассказал Гарри о сандвичах.
– Когда я заметил ее движение, – сказал он, – я подумал, что она взяла еще один сандвич с тарелки, чтобы отвезти его князю, но на самом деле она могла прятать и тот, который взяла сначала для себя.
– Ты мог бы предложить ей всю тарелку с сандвичами, – сказал Гарри.
Герцог покачал головой:
– Нет, по-моему, она – аристократка, а они все невероятно, немыслимо горды. Я помню, что, будучи в Санкт-Петербурге, считал их самыми гордыми людьми на свете. Они никогда не позволят себе опуститься до бедствующих нищих, берущих милостыню.