57 
– Понятно,– пробормотал Серега.
Ну ясно же тебе сказали: обычное дело! Ну поссорились леший с волохом, и волох лешего прогнал. Ну нормальные разборки. Повторяем для тупых: волох, реально, лешего покруче будет, вот и прогнал. А без лешего по ночному лесу шастать – ну просто нечего делать. То есть даже смешно об этом говорить. Семь кэмэ в одну сторону, почетный круг через болото, и семь кэмэ обратно. Пустяки, в общем. Любому волку или там медведю дошкольного возраста, лет четырех-пяти то есть от роду,– как два пальца. А Серега Духарев, он, блин, три курса универа прошел, причем два раза. Ему это ваще – лег-ко!
В общем, бежал Серега прямо и зигзагами и думал о приятном. Например, о том, что месяц, хоть и узенький да между крон почти не проглядывающий, но все-таки светит. А зайдет, так звезды же останутся. Хорошо ведь, когда небо чистое. Вона – Большая Медведица, именуемая по-здешнему Лосихой. А вона – Малая, которую Рёрех Олененком зовет. А были бы тучи да дождик, так вообще ни хрена видно не было бы. И не слышно тоже ни хрена, кроме грома и шуршания капель. Хотя и в дожде приятное найти можно. Молния, например. Молния очень ярко светит. Потом, правда, уже совсем ни хрена не разглядишь, пока глаза опять к темноте не привыкнут.
Вот такие мысли возникали у бегущего Сереги Духарева, пока ноги его приминали опавшую листву, обнося своего хозяина вокруг стволов, по тропке, которая не столько виделась, сколько чувствовалась, угадывалась подошвами.
Правду сказать, урок был не такой уж трудный. Ходил Серега к тому озеру и с дедом, и сам один разок был. На болотистом конце куликов бил. Куликов там много.
В общем, ничего особенного. А если заплутает, так спать ляжет. А утром по собственному следу – обратно. А след Серега предусмотрительно оставлял заметный. Где веточку обломит, где носком старую листву взрыхлит. Бояться нечего. Кого бояться, зверей? Так на что у Духарева сулица на руке лежит? Ежели рысь какая прыгнет – пусть пеняет на себя. Одну рысь Серега уже убил. Правда, днем. Волков не убивал, но волки – звери умные, с человеком связываться не станут. И медведь. Рёрех обещал: как снег выпадет – пойдут мишку брать. Мишка, сказал варяг, зверь полезный. Жир, шкура, мясо, все в дело идет от мишки-то.
В отличие от других лесовиков, Рёрех мишку мишкой звать не боялся. Иногда величал еще бером, но это было не прозвище вроде «хозяина» или «медведя», а просто другой диалект. Коли услышит зверь да придет – пусть на себя опять-таки пеняет. Рёрех – ведун. Его врасплох не возьмешь. А интересно, он, Серега, может стать ведуном или нет? Если, как утверждает варяг, какая-то Серегина часть осталась вне этого мира, может, Серега тоже ведун? Интересно, какая это часть? И как там ей живется? А может, где-то в сумрачном Питере такой же Серега Духарев потягивает пивко с корешами или коктейльчик с пузыриками в каком-нибудь клубе с накрашенной девчушкой и ловит законный кайф, пока его неудачливый двойник упирается, чешет по лесу хрен знает куда…
«А ведь тебе это нравится! – сказал себе Серега.– Тебе ведь это по кайфу, мужик! Вот так вот бежать с настоящим копьем на согнутой руке по настоящему лесу! И ни хрена не бояться, потому что знаешь, что точно не пропадешь. Потому что это круче, намного круче, чем сосать пузырьки через соломку и прикидывать, сколько бабок останется к утру в тощем лопатнике. Потому что если я, Серега Духарев, не обломаюсь (а вот хрен я обломаюсь!) и вытяну из деда всю его дедову науку, то буду я в этом мире – король. Буду свежее мясо жрать и воду пить, хрустальную от чистоты, и даже к меду их дрянному привыкну, наверное, потому что не бывает, чтоб все – из шоколада. И девчонки у меня будут самые лучшие, а друзья – самые верные. И если я и уступлю кому, то не какому-нибудь засаленному хмырю с натыренными баксами, а тому, кто по-настоящему круче. Вроде того же Рёреха».
Вот о чем думал Серега, когда бежал по ночному лесу. Ему было – по кайфу. И он больше не задавал себе вопрос: «Почему я здесь? И зачем?»
Не задавал. Но вопрос – остался.
Глава одиннадцатая, в которой Серега Духарев осваивает очередную воинскую игрушку
Рёрех порылся в ларе и извлек из него внушительных размеров топор с серповидным лезвием.
– Нурманская секира,– сказал он.– Неси на лужайку.
Рукоять у секиры была длинная, в двух местах обмотанная шершавой кожей. Лезвие широкое, с заостренным и вытянутым верхним концом. По нижнему краю был сделан глубокий вырез, вероятно, для облегчения оружия.
57 
