Человек в сером шерстяном плаще стоял на площади перед дворцом Владыки и смотрел, как закрываются ворота за стальной клеткой. Низко надвинутый, отяжелевший от влаги капюшон скрывал мокрое лицо человека, лицо, знакомое многим в столице Карн-Апаласара. Но никто из окружающих не пытался заглянуть в темную щель между краями капюшона. Все смотрели, как шестеро стражников толкают тяжелые створы ворот и как катится по выложенному плитами двору запряженная мулами повозка. Когда створы с лязгом соединились, человек в плаще повернулся и начал протискиваться сквозь толпу, прочь от этих ворот и этих стен, через которые когда-то так лихо перебрался.
Мормад понимал: то, что сумел сделать Большой Нож, ему не по силам. И от этого было еще больнее.
«Надо уходить из города,– подумал он.– Возьму Харминку и уйду в Арук. Как-нибудь устроимся».
Деньги у Мормада были, много денег, почти двести золотых. И еще столько же в лесной схоронке. Огромная сумма, но ее не хватит, чтобы вызволить Фаргала.
Когда Носарь вернулся, Харминка пришивала застежки к куртке, которую портной закончил сегодня утром. Ни слова не говоря, как был, в насквозь промокшей одежде, Носарь схватил Харминку и потащил ее в угол, где было свалено разное дешевое тряпье. Девочка от неожиданности даже не сразу начала сопротивляться, а когда попыталась его оттолкнуть, Носарь очень сильно ударил ее в живот, опрокинул навзничь и, царапая ногтями кожу Харминки, стал срывать с нее набедренную повязку. Пахло от него, как от старого пса, а лицо сделалось страшное, незнакомое.
– Мормад тебя убьет! – крикнула Харминка, как только смогла дышать. И схватила насильника за руки.
Носарь захихикал, сгреб ее запястья одной рукой, а второй полез между ног.
– Сдох твой Мормад!
Харминка перестала сопротивляться. Лежала как мертвая, пока Носарь, сопя и постанывая, удовлетворял похоть. А когда он слез с нее, поднялась и, держась за стену, побрела с свою комнатушку, вынула из сундучка длинный шелковый шарф, подаренный Мормадом, и перекинула его через потолочную балку…
* * *
Мормад свернул в переулок и спустя четверть часа добрался до дома Носаря. Он не стал стучать в дверь. Перепрыгнув через канаву, Мормад вскарабкался по стене, без труда вытолкнул деревянную оконную решетку и оказался в знакомой комнатушке.
Первое, что он увидел: белые тонкие ножки в новых сандалиях с серебряными пряжками. На уровне его лица. Одна сандалия расстегнулась, но не падала, зацепившись за маленькую пятку.
Вдруг заныли обожженные палачом, давно зажившие ступни.
Туника Харминки была разорвана. На животе – свежие царапины. Мормад не поднимал головы, не хотел смотреть на лицо девочки, изуродованное петлей. Он видел слишком много повешенных. Зачем-то аккуратно поставив на место решетку, Мормад закрыл сундучок и опустился на него. Только что он думал, что хуже быть не может. Оказалось – может.
Спустя час или, может быть, чуть больше дверь в комнатушку, скрипнув, отворилась. Вглядываясь в сумрак, на пороге стоял Носарь. Мормада он сразу не разглядел: тот сидел в углу молча и неподвижно.
– От сучка! – пробормотал портной и злобно ткнул кулаком в мертвое бедро. От удара тело качнулось, расстегнувшаяся сандалия соскочила с ноги и стукнулась об пол.
– Зря,– негромко произнес Мормад, поднимаясь.– Зря.
Носарь охнул, шарахнулся назад и вдруг, обессилев, сполз вдоль стены на пол.
– Зря,– в третий раз повторил Мормад и, откинув полу плаща, взялся за костяную рукоять ножа…
Конец второй Части
Часть третья
Гладиатор
- Барабана натужный выдох
- Нас швыряет в огонь, и, видя,
- Как горим мы, смеется бог
- И копьем потрясает, ярый;
- И идут на Арену пары,
- И ревет над Ареной рог.
- Мы уже не живем – играем.
- Мы скользнем по
- стальному краю —
- И рабы нашу кровь сметут.
- Но сам бог простирает руку
- И смеется, когда по Кругу
- Потерявшие Жизнь идут!
Надпись на стенке одной из камер Гладиаторского Двора в Великондаре
1
Девять дней назад закончился Мокрый месяц и наступил месяц Обновления Земли. Но Ашшур словно позабыл об этом, и дождь лил, не переставая, вот уже третью неделю. Не будь улицы и площади Великондара вымощены камнем, императорской колеснице никогда бы не доехать до храма Верховного бога. Пришлось бы тогда Царю царей Аккарафу идти пешком или сесть в седло. А ходить пешком, равно как и ездить на коне, Император в последние годы не любил. Тучен стал Аккараф. Впрочем, он мог бы воспользоваться носилками. Но, как уже сказано, улицы и площади столицы Карнагрии не разбухали от грязи даже в Мокрый месяц. Наоборот, вымытый ливнями город удивлял невиданной чистотой. Даже сточные канавы в кварталах простонародья перестали смердеть.