Особенно,... 
69 
– Вспомнил, гнида, про закон. А ты, падла, когда инородцев резал, про закон помнил?! Ты когда женщин насиловал, про закон помнил?! А теперь суда требуешь?! Вот тебе суд!
Когда и как в его руке оказался охотничий нож, он так и не понял, как, впрочем, и остальные. Глаза застила сплошная красная пелена, тело словно жило своей жизнью, действуя самостоятельно. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что его крепко сжимает в своих объятиях Гаврилов.
– Все, Антон. Все. Кончилось уже, – ласково гудел ему в ухо гигант.
Песчанин взглянул перед собой – и от увиденной картины его едва не вывернуло наизнанку. Перед ним лежали четыре трупа. Но если трое из них были упокоены, так сказать, чисто, имея только по одной ране, то на четвертого без содрогания взглянуть было нельзя. В окровавленном, исколотом и изрезанном куске мяса едва можно было узнать того, кого еще недавно в лагере все называли Серым, а Варлам – щербатым. Антон перевел взгляд на себя и увидел, что весь буквально покрыт кровью, а одежда обильно ею пропиталась. В нос бил резкий запах, словно на бойне, а во рту ощущался солоновато-медный привкус. Как это? Неужели это он?
– Ты как, Антон? – все так же заботливо поинтересовался Семен.
– Н-нормально. А что это было?
– Суд. Правый и скорый, – лаконично ответил бывший пловец.
Все вокруг со страхом и каким-то неестественным восхищением взирали на этих двоих. Как только Антон набросился с ножом на щербатого и стал его кромсать, Гаврилов, не теряя и секунды, провел три точных и молниеносных удара, упокаивая остальных. Потом, прилагая большое усилие, с трудом оттащил Песчанина от истерзанного трупа. Картина была страшной, но никто и не думал осуждать начальника, а женщины взирали на произошедшее с мрачным удовлетворением.
Мужчины вернулись только под вечер. Узнав о произошедшем, Васька молча вышел за стойбище и направился туда, куда отволокли трупы. Он с удовольствием сам убил бы каждого из тех, кто посягнул на его род, но убить дважды невозможно. Ему оставалось только плюнуть на трупы принесших горе в его дом.
Никто не собирался хоронить убитых или еще как позаботиться об останках. Этим займется местное зверье, которое уже начало подтягиваться к месту пиршества. Когда появился человек с громыхающей палкой, несущей смерть, несколько песцов и волк отбежали в строну, прячась от охотника и не думая так легко отказываться от трапезы. Человек немного постоял над трупами, а потом отвернулся и направился к шатрам из шкур. Проводив его настороженными взглядами, звери выждали еще немного, а затем воровато приблизились к мертвым телам, источающим пьянящий запах крови, и вонзили свои острые зубы в плоть. Пиршество в бескрайней тундре продолжилось. Запах распространялся все дальше и дальше, разносимый вольно гуляющим ветром, и привлекая все новых и новых пирующих.
– Васька, ты уж прости меня, – понурившись, подошел к инородцу Антон.
– Зачем, однака, прости просишь, насяльника? – вынув из рта трубку и пыхнув густым дымом, сумрачно поинтересовался Васька.
– Так ведь я привез сюда этих людей.
– Привел стойбища?
– Нет, не в стойбище, а на эту землю.
– Они прийти убить мои родичи, меня дома нет, ты убить их. Сипасиба, насяльника. – Он опять зажал меж зубов мундштук трубки и пыхнул табаком.
Песчанину не понравился тон, которым говорил его собеседник. По всему выходило, что хотя тот и не обвиняет его, а даже наоборот, вроде как благодарит, но добрососедским отношениям пришел конец. Скорее всего, теперь инородцев не заманишь на факторию никакими калачами – получалось, что торговля накрылась, даже толком и не начавшись. Но об этом он подумал как-то отстраненно, искренне переживая то, что явился источником несчастий для этих людей. Не покидала и мысль о том, что чукчи возжелают устроить кровную месть.
Больше им здесь делать было нечего. Нет, их никто не гнал, ни словом, ни жестом не выказал своего неудовольствия, тихо переживая свое горе. Но все понимали, что они здесь лишние.
– Гризли, собирай людей. Уходим.
Антон стоял на валуне, возвышаясь над людьми, ощущая себя Лениным на броневике. Сейчас здесь собрались все обитатели лагеря старателей. Оно понятно, что рабочий день в разгаре и терять время – недопустимое расточительство, не так много его и осталось, а золота добыто пока недопустимо мало, несмотря на то что россыпь была очень богата.
Ну не хотели люди выкладываться без остатка, как ни проявляли о них заботу. Как заметил Задорнов, работники едва-едва выдавали больше, чем на каторге. Как их заинтересовать еще, Антон даже не представлял. Ему было точно известно, что нигде не проявляют такой заботы о работниках, как на их прииске. За все время беспрерывной работы в холодной воде, в весьма холодном климате, не было еще ни одного серьезного заболевания. Занимаясь тяжелым трудом, люди не то что не проявляли признаков истощения, а даже умудрились поднарастить мяса. Что им еще было нужно, непонятно.
69 
