Пожилая супружеская чета задержалась на празднике еще на некоторое время и вскоре тихо покинула вечеринку. Молли никогда не нравилось, как в округе белые американцы относились к мексиканцам, но она ничего не могла поделать с устоявшимися предрассудками.
— 3-здр-равствуйте, м-мисс М-молли. — Эммит-младший вынырнул неизвестно откуда, чуть ли не прямо из-под стола, и Молли наклонилась, чтобы обнять ребенка.
— Здравствуй, Эммит. Я так рада тебя видеть! — Сэм зачарованно наблюдал за женой. От него не ускользнуло, как осветилось ее лицо в тот момент, когда она увидела темноволосого мальчика. Если Молли и не любила детей, то у нее, определенно, был довольно странный способ проявлять к ним свою неприязнь — улыбаясь, обнимать.
— Молли — теперь твоя тетя, Эммит, — сказал Сэм.
Замешательство, отразившееся на лице Молли, отчетливо выявило, что прежде подобная мысль никогда не приходила ей в голову.
Сэм не был этим удивлен. Молли все еще не восприняла их брак всерьез, и Сэм начинал сомневаться, воспримет ли она его всерьез когда-нибудь вообще.
— 3-значит, т-теперь я м-мог-гу н-наз-зывать вас тет-тей М-молли? — спросил Эммит, зажимая в кулачок ее юбку и с застенчивой улыбкой глядя на свою тетю.
— Конечно, можешь!
От Сэма не ускользнула и вспышка отчаяния в ее глазах. Она явно сожалела о том, что вышла за него замуж! Его сердце сжало, как в тисках. Сэм едва сдержался, чтобы не развернуться и не выйти из зала.
«ДАЙ ЕЙ ВРЕМЯ! — сказал он себе. — Она полюбит тебя, если ты дашь ей время». Но Сэм не был убежден, что время поможет. Его одолевали сомнения. Так или иначе, он не собирался делить всю оставшуюся жизнь с женщиной, которая быть его женой не хотела.
Вечеринка затянулась допоздна. Сэм увлекся разговором с Эммитом и Питером, а Молли, обмахиваясь носовым платком, вышла на террасу подышать свежим воздухом, так как в гостиной, разгоряченной танцующими парами, стало душно.
Луна на ущербе плыла высоко над горными вершинами, освещая макушки деревьев серебристым светом. Легкий ветерок приятно обдувал кожу.
Молли стояла, погрузившись в раздумья, пока приглушенные голоса, звучавшие где-то неподалеку, не привлекли ее внимание. Узнав мягкое заикание Эммита-младшего, Молли подошла к краю террасы.
— Я-я м-могу пр-роиз-знести, п-прос-сто н-не х-хочу.
— А вот и не можешь! Не можешь! — насмехался невидимый голос. — Эммит не может сказать свое имя! Сказать свое имя не может Эммит!
Мальчишка стал повторять одну и ту же фразу и так, и этак, на все лады, и еще один звонкий голос влился в этот песенный ритм.
— Свое имя! Сказать! Не может! Эммит! — Молли сошла с террасы и зашла за угол дома.
— Что здесь происходит? — спросила она строгим тоном. — Эй, вы, сейчас же оставьте Эммита в покое!
— Мы не сделали ничего плохого, миссис Бренниган, — ответил ей долговязый мальчишка, ковыряясь носком ботинка в пыли.
— Мы просто пошутили, — сказал второй с раскаянием.
— Это нехорошая, злая шутка! Сейчас же уходите отсюда и оставьте Эммита в покое! Если я еще хоть раз застану вас за подобным занятием, то отстегаю хворостиной! Слышали? И это не покажется вам шуткой! Достаточно ли ясно я выразилась? Вы меня поняли?
— Да, мэм, — отозвались мальчишки хором, пятясь. Повернувшись, они дали стрекоча.
Молли заметила слезы в глазах Эммита, прежде чем он скрылся за углом дома. Она хотела пойти за ним следом, но решила, что и так уже достаточно смутила ребенка. Сердце ее болезненно сжалось от жалости к маленькому мальчику. Тяжело вздохнув, она повернулась и… увидела Эммита и Пейшенс.
Они стояли рядом с Сэмом на террасе, и выражение их лиц не оставляло никаких сомнений, что они стали невольными свидетелями произошедшей сцены. Родительское сожаление о беде своего сына и благодарность к Молли, защитившей ребенка, смешались на их лицах. Никто ничего не сказал, когда она взошла на террасу, но Молли могла бы поклясться, что одобрительная улыбка тронула чувственные губы Сэма.
Окончание вечеринки было просто великолепно. Молодоженов завалили подарками — причем совсем не в переносном смысле. Просто вокруг Молли и Сэма выросла гора коробок и свертков.
Эммит пообещал перевезти эту гору к ним в дом на следующий же день.
Когда Молли открывала последнюю коробку, она выглядела уже измученной и бледной. Отчаяние в ее глазах, возможно, могло остаться незамеченным другими, но от Сэма оно не ускользнуло. Впервые он признался себе, что, не исключено, Молли действительно потребует развода в конце года.