Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
39 
Остановился он почему-то у дома пятьдесят четыре, махнул рукой вперед и сказал:
– Вайтер!
Теперь-то я знаю, что «шайзе» – это «дерьмо», а «вайтер» – это «дальше», а тогда… «Вайтер» и «вайтер», а что это значит – хрен его знает! Понял только, что этот говнюк дальше ехать не хочет. Ну, я вылез, забрал шмотки, расплатился и попер «вайтер» – к дому номер семьдесят.
Несу свой драгоценный столик, качу чемодан на колесиках, оглядываюсь по сторонам. Такая симпатичная, негромкая улица эта Унтербергсштрассе. Машин мало, народу – тоже не густо. Чистенькая такая, аккуратная улица.
Впереди просматривается серый домина этажей на семь. Напротив него, на другой стороне улицы – не то пустырь, не то садик недоделанный. В садике народ как на маевке кучкуется – сидят компаниями, на траве валяются. Женщины детишек выгуливают… Старики, старухи… Молодежи до черта. Пареньки все с черными усами, как у нас в Москве на Центральном рынке. И все так же громко перекрикиваются гортанными голосами.
И вот в этом месте, где нормального пешеходного перехода нет и в помине, через улицу, от длинного серого дома к садику-пустырю, туда и обратно все время народ шастает. Какое-то нескончаемое движение наблюдается. По мере моего приближения к этому дому чистенькая Унтербергсштрассе вдруг постепенно начинает превращаться в загаженную, захламленную, заваленную мусором восточную улочку. Ну только пыльных кипарисов и грязных арыков не хватает! А так – одно лицо. Мусор, правда, поярче: красные мятые банки от «Колы», желтые от «Фанты», оранжевые пакетики от апельсиновых соков, кюветики из сверкающей фольги с остатками пищи, пластмассовые стаканчики, обрывки газет, журналов, стоптанные детские туфельки, банановая кожура, недоеденный апельсин, яблочные огрызки, шелуха от арахиса и фисташек…
Короче, черт-те что!
Добредаю до угла этого серого дома – точно! «Централь ауслендербехорде. Азильбевербер Зюдбауерн. Унтербергсштрассе, 70. 8000 Мюнхен 90».
Неужели, думаю, это тот самый дом?.. Неужели это то, что мне было так нужно?!
Ну, а дальше – все точь-в-точь, как в инструкции написано.
Зашел в эту общагу для беглых, сдал полицейскому свой паспорт, сел тут же на лавочку. Жду. Минут через сорок вышел мужик в гражданском, вынес ксерокопию моего паспорта, сфотографировал меня «поляроидом», тут же куда-то вклеил мою фотографию и дал бумажку на немецком. Подвел к лестнице, ткнул пальцем в указатель – дескать, иди на четвертый этаж, вот в такую-то комнату…
А мимо меня туда-сюда народ шмыгает, орут что-то друг на друга, кто смеется, кто плачет, и ни одного русского слова!
Но это как раз – ничего страшного. В моей шпаргалке все как по нотам расписано. Я хоть и не рубил в немецком, но уже точно знал, что бумажка эта – сопроводительная для получения переводчика и заполнения анкеты.
На четвертом этаже дверь с окошечком. Сую туда сопроводительную, а мне оттуда – «вартен»! Дескать, «ждите». Опять жду. Выходит переводчица – такая сонная, рыхлая тетка лет пятидесяти. Ни «здравствуй», ни «до свидания».
– Идите за мной.
Заводит меня в какой-то закуток, заполняет анкету – где родился, где крестился, и дает мне направление на «первое интервью».
– Идите в коридор. Третья дверь налево – там получите комнату.
А я возьми и брякни:
– Спасибо, – говорю. – Знаю, знаю…
У переводчицы сразу – ушки топориком, сонливости на морде как не бывало!
– Откуда вы знаете?
Ну, не буду же я объяснять ей – откуда!
– Люди рассказывали…
– Какие люди? С кем вы здесь уже встречались? – и сверлит меня своими глазками абсолютно, как дознаватель из полкового «особого» отдела.
Плету первое, что приходит в голову:
– Женщина одна рассказывала, когда из Москвы летел…
– Какая женщина?
– Обыкновенная. На вас похожая.
– Почему на меня похожая? – и в глазах испуг. «Пошла ты в жопу, тупица старая!» – думаю. Улыбаюсь и говорю:
– Такая же милая и сердечная.
Глаз у нее сразу потух, морда снова сонная, интереса ко мне – ноль:
– Идите. Третья дверь налево.
Там, за этой третьей дверью, вписали мою фамилию в одну из ячеек на разграфленной пластмассовой доске, дали ключ от комнаты и послали в следующий кабинетик. Там я получил подушку, одеяло, постельное белье, кастрюлю, чашку, тарелку, ложку, вилку и нож. Даже если бы на этих вещах и не стояли небольшие, аккуратненькие штампы бундесвера, вся процедура моего приема и выдачи мне всего этого барахла очень напоминала что-то тюремно-армейское. Или армейско-тюремное.
39 
