Против фамилии Актрисы, чьи деньги так и остались в кассе, Океанолог увидел в ведомости стандартные три с половиной тысячи, сам он получил свои солидные пятнадцать, Рыбкин — двенадцать, которые он тщательно пересчитал и только потом расписался. У Хинди вышло всего девять, а у Петрищева опять три с половиной, как и у Ивакина, который только хмыкнул, сунув эту недостойную игрока сумму комком в карман. У Анны Петровны, которая была сильно разочарована, потому что столько же она получила бы и в химчистке, тоже был минимум.
Обратно шли уже не строем, а гурьбой, стараясь не вспоминать про деньги, и только Анна Петровна, поспевая за длинноногой Ри, спрашивала, точно ли и когда та соберет три тысячи долларов на лечение ее сына. Гурьбой отпускников они ввалились в комнату присяжных, поглядели на свои стулья, словно на чужие, но никто из них даже не присел. Фотолюбитель открыл дверцу в мебельной стенке и стал доставать оттуда остатки пряников и чая.
— Тома, возьмите это с собой, больным пригодится, а то засохнут.
— Да ладно, — отмахнулась Хинди, выглядевшая расстроенной.
— Возьмите себе, Рыбкин, — разрешил Старшина.
— А ручка? — спохватился Рыбкин, — А ручка от окна пусть будет у вас, Тома, только не забудьте принести через три недели, а то мы здесь задохнемся.
— Как-то даже не верится, — сказала Хинди, запихивая ручку в задний карман джинсов. — И как же мы теперь будем друг без друга?
Никто не ответил на этот вопрос, который так или иначе задавали себе они все. А говорить им вроде было уж больше и не о чем.
Понедельник, 10 июля, 12.30
Машины стояли на стоянке нос к носу и будто о чем-то договаривались друг с другом: новенький и чистенький сиреневый джип Ри и старый, хотя все еще вполне надежный, давно не мытый джип Журналиста. Хозяева тоже подошли вместе.
— Ты правда будешь писать роман? — спросила Ри. — А про что, можешь сказать?
— Да про все, — беспечно сказал Журналист, и она засомневалась, что он успеет его написать за три недели. — Вот хоть про нас, присяжных. Про нашу жизнь.
— И про меня тоже? — спросила Ри.
— Конечно, — сказал Журналист, — Как же без тебя?
— Да ну, про меня неинтересно, — сказала Ри, — Другое дело, например, Актриса, или Старшина, или Океанолог — путина там, яхты… А у меня жизнь какая-то … Ну один раз меня взорвали, ну вот теперь этот суд, а так ничего интересного.
— Про любого человека интересно, — убежденно сказал Кузякин. — Неинтересных людей не бывает. Да и совсем уж плохих, наверное, тоже.
— Ну да, — сказала Ри, — Я тоже это кино смотрела.
— Какое кино? — не понял Журналист.
— Ну это, про Мастера и Маргариту. Там этот говорит, что все люди хорошие.
— А! — сообразил Кузякин. — Да, это примерно та же самая мысль.
— А ты приезжай ко мне в Сосенки, — неожиданно предложила она, — В фитнесе у меня покачаешься, поплаваем, в баньку… Я тебя так проведу.
— Пожалуй, — сказал Журналист. — Я тебе позвоню.
Они уже сели по машинам, и он уже начал отъезжать задним ходом, когда Ри спохватилась, посигналила ему и подбежала к окну его немытого джипа:
— А как же три тысячи для Анны Петровны? Мы же ей обещали. Может, со Старшиной поговорить, он соберет?
— Не надо со Старшиной, — подумав, сказал Кузякин. — Вообще со Старшиной не все надо обсуждать. Мы сами с тобой соберем.
Он наконец тронулся, и его давно не мытый джип скрылся за углом.
Четверг, 13 июля, 11.00
Адвокатесса Елена Львовна Кац нашла судью на скамейке в сквере больницы. Он был в старом, линялом спортивном костюме и читал газету.
— Виктор Викторович? Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?
Он поднял на нее глаза, и было заметно, что не то что испугался, но напоминание о процессе было ему сейчас неприятно.
— Простите, что пришлось побеспокоить вас таким образом, но секретарь не дала вашего мобильного. Мне нужно разрешение на свидание с подзащитным. Дело у вас, следователь не дает. Оля сказала, если вы подпишете, она поставит печать.
— Да, конечно, давайте, — вспомнил он. — Она мне говорила по телефону.
Елена Львовна протянула ему лист заявления и ручку, он прочел и подписал.
— Спасибо.
— Да не за что, — сказал судья, несколько теплея. — А как ваш Лудов? С ним все в порядке? Да вы садитесь! — Он подвинулся на скамейке, хотя она и так была пустой. — Наверное, он переживает, что суд затягивается? Но видите вот, язва…
— С подсудимым все нормально, — сказала адвокатесса. — Мы подождем.