Последние отзывы

  132  

— Стойте! — сказал Кузякин. — Какие еще понятые? Я сейчас все объясню.

— Составим акт осмотра места преступления, проведем личный обыск, поедем на Петровку, там и объясните все под протокол, — с привычной и отработанной угрозой сказал Тульский.

— Кузя, а где те материалы, которые я тебе давал? — спросил Шкулев, — Ты сделал тот сюжет, о котором мы договаривались в прошлый раз?

— Сюжет у меня не получается, — сказал Кузякин, радуясь, что разговор переходит на другое, и можно хотя бы выиграть какое-то время, — А кассета тут, в кармане, я просто забыл тебе ее отдать и собирался оставить в приемной.

— Есть! — сказал Шкулев. — Подполковник, я помню, что здесь на столе лежала кассета. Маленькая, синенькая. Но сейчас ее здесь нет. Я думаю, что она у него в кармане. Я даже знаю, что записано на этой кассете. Ох, и скандал будет! Ой, Кузя, как ты влип!..

Он бросился к телефону и стал набирать внутренний номер охраны. Тульский на какой-то миг выключился из игры, пытаясь сообразить, о какой кассете речь.

— Надо понятых в девятьсот двенадцатую, — говорил в трубку Шкулев. — Все равно кого, из свободной смены. Тут кража.

— И наряд пусть вызовут, — включился Тульский, поворачиваясь к Кузякину: — Сядь там. Руки держи на виду.

В монтажную уже торопливо входили понятые из свободной смены охраны, с гадким любопытством разглядывая Кузякина.

— Вы не имеете права подвергать меня обыску, — это Кузякин успел сообразить, пока вызывали понятых, — Я присяжный, у меня сейчас статус судьи. И вообще, я буду с вами разговаривать только в присутствии адвоката.

— Ну, звони своему адвокату, — сказал Тульский, что-то быстро соображая, — Только один звонок. У тебя есть адвокат?

— Кому я буду звонить в девять часов вечера в воскресенье? — сказал, чуть более спокойно, Кузякин.

— Значит, поедешь в камеру до утра. Так устроит, присяжный?

— Ладно, — сказал Кузякин, которому было необходимо время, чтобы подумать.

— Сейчас наряд приедет, и поедем на Петровку, — сказал Тульский, доставая из папки бланк. — А пока разрешите, ваша честь, актировать место предполагаемого преступления. Гражданин Шкулев, покажите понятым, где лежала эта кассета, опишите ее подробно и посмотрите внимательно: больше ничего не пропало?

Понедельник, 31 июля, 10.00

Секретарша Оля, успевшая за три недели перерыва где-то загореть и похорошеть, здоровалась с присяжными радостно, как будто это были ее близкие родственники:

— Здравствуйте, Тамара Викторовна, а вы почему такая бледная, нигде не отдыхали? Здравствуйте, Клавдия Ивановна, как ваш бывший муж, не хулиганит?

— Как же не хулиганит! — сразу завелась «Гурченко». — Мне как раз к Виктору Викторовичу надо зайти по этому поводу, он уже здесь?

— Нет еще. О, здравствуйте, Игорь Петрович, как вы?

У Климова про жену секретарша спрашивать побоялась. Дальше все пошли какие-то совсем невеселые: черная от горя Анна Петровна, Огурцова, почему-то совершенно зеленая с лица, и деревянный, с неподвижным взглядом Петрищев.

— Здравствуйте, Марина Эдуардовна! Что с вами, вам нехорошо?

Ри только махнула рукой и в комнате присяжных сразу свернула к туалету, подергала за ручку, но там уже заперся Петрищев. Он поспешно спрятал в кабинке в карман бутылку, из которой успел сделать глоток, и вышел в тамбур, где была раковина, чтобы пропустить Ри. Он стал мыть руки, но услышал мучительные звуки, исторгаемые Ри над унитазом, и на его лице, чуть посветлевшем после глотка из бутылки, выразилось сострадание. Ри вышла и, оттолкнув его, стала плескать себе в лицо воду над раковиной.

— Вам плохо, Марина? — участливо спросил Петрищев, — Вот, глотните.

Марина взяла бутылку и сделала глоток. Петрищев внимательным и опытным глазом проследил за ее реакцией: вроде прошло.

— Никогда!.. — прохрипела Ри, — Никогда!.. О, будь все проклято!

— Тяжело, Марина, — сказал Петрищев сочувственно, — Я вот тоже… Полтора месяца… Ну когда же начнется суд? Когда был суд, мы все были совсем другие, а теперь опять стали как были. А когда суд, то все в порядке, я буду держаться…

Ри торопливо открыла дверь туалета, и оттуда опять донеслись мучительные звуки. Она понимала, что дело не выпивке. Она боялась выходить из туалета, не знала, как сможет посмотреть в глаза Журналисту: конечно, он был предатель, но и она не могла избавиться от чувства предательства; все вместе подступало к горлу комом рвоты.

  132