ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Алая роза Анжу

Зря потраченное время. Изложение исторического тексто. Не мое. >>>>>

Бабки царя Соломона

Имена созвучные Макар, Захар, Макаровна... Напрягает А так ничего, для отдыха души >>>>>

Заблудший ангел

Однозначно, советую читать!!!! Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... >>>>>

Наивная плоть

Не понимаю восторженных отзывов. Предсказуемо и шаблонно написано >>>>>

Охота на пиранью

Винегрет. Але ні, тут як і в інших, стільки намішано цього "сцикливого нацизму ©" - рашизму у вигляді майонезу,... >>>>>




  128  

Он поднял свою рюмку и выпил, и все выпили тоже, только Медведь выпил воды, как и Кузякин, Фотолюбитель и Роза, которые были на машинах, а хозяин дома ни с того ни с сего вдруг громко икнул.

— Я тоже хочу сказать вам всем на прощание, — сказал Океанолог, и все, у кого в рюмках было пусто, снова торопливо налили. — Я чувствую себя как предатель, хотя я ни в чем не виноват. Но это ощущение собственного предательства не пройдет до тех пор, пока я не узнаю, что вы выстояли. Что мы победили. Не знаю кого или что. Нет, знаю, это написано в бумажке у Петрищева, все прочтите еще раз и запомните: «Страх ненавистной розни мира сего». Рознь нельзя победить, да это, наверное, и не нужно, потому что все люди разные, очень разные. Но можно победить страх, и вот это и будет победа.

Все снова выпили под впечатлением от речи Океанолога — кто-то понял, кто-то ничего не понял, но все были воодушевлены. Хозяин дома опять икнул, снова налил себе и полез на стул, глядя оттуда на гостей одним здоровым глазом.

— Ну, теперь и я скажу тост, — сказал он, и здоровый глаз его дернулся не то от смеха, не то от злости. — Люди, вы пьете мое вино и едите мой шашлык, я рад этому, но теперь уж послушайте, что вам скажу я. Я просто умираю от смеха, но я не хочу, чтобы у моей жены и у меня через нее были какие-то неприятности. И, Марина, я больше не пущу тебя в этот дебильный суд, откуда ты возвращаешься как ненормальная. Вы все, послушайте Сашка из Алма-Аты. Все, что вы тут говорите, — это бред. Я бываю, конечно, пьян, но я так не брежу. Вы ищете какую-то правду, несчастные лохи, но ее просто нет. Меня взрывали вместе с женой, может быть, я тоже кого-то взрывал, зато я знаю, что правды нет. А вас просто, если надо будет, растащат по одному и перещелкают, как вшей. Все, люди, теперь пейте дальше мое вино и ешьте мой шашлык, мне не жалко…

Он выпил, икнул, как теперь стало понятно, нарочно и свалился со стула, тоже уж, конечно, нарочно. Он был всем неприятен, но, пожалуй, в этот момент был для многих из них более убедителен, чем Старшина или Океанолог. В его словах была логика, а в словах тех двоих ее вроде бы и не было никакой. В его словах был жизненный опыт, понятный всем, а в тех словах хотя тоже был очень важный опыт, но лишенный логики и понятный не разуму, а чему-то другому, что, вопреки воззрениям Океанолога, объяснявшего Старшине, что всякая икона — подлинник, есть далеко не у каждого. Разъезжались они в молчании.

Воскресенье, 30 июля, 15.00

Роза в каминном зале отчитывалась перед Лисичкой о проводах Океанолога:

— Зябликов ненадежен. После отъезда Драгунского он остался лидером, но он сам не знает, чего хочет. Говорит, что хочет, чтобы все было честно.

— Глупость, — сказала Виктория Эммануиловна, делая, тем не менее, пометку в своем блокноте, уже сплошь испещренном какими-то значками, — Климову вы деньги предложили? Может быть, уже отдали?

— Нет, не успела, — сказала Роза.

— Почему?

— Потому что обстановка была неподходящая, — сказала Роза. — Мы же не в магазине, надо же его еще и убедить, он тоже человек. И спалиться там с самого начала было бы, я думаю, неразумно, хотя вы бы от меня тогда, может быть, отстали. Зато я нашла подход к Мыскиной и отдала ей тысячу; поставьте это, пожалуйста, в счет.

— Глупость, — повторила Лисичка, делая пометку в блокноте. — Это вы просто на ветер выбросили, она и так за обвинительный вердикт будет голосовать. Что еще?

— Еще Журналист, — сказала Роза, которая приберегла самый дорогой товар напоследок. — Он стал показывать Океанологу в записи какой-то старый телесюжет про Лудова. И кого-то они в этом сюжете искали.

— Кого же они искали? — спросила Виктория Эммануиловна, довольно умело напуская на себя вид полного безразличия, что, впрочем, не обмануло Розу.

— Какого-то человека, который там, в сюжете, только промелькнул на заднем плане. Когда они были у компьютера, я не могла подойти близко по той же причине, что уже называла вам: боялась спалиться. Потом они вышли в сад, и там я смогла подслушать их разговор; весь костюм насмарку, там дождь был.

— Ну, поставьте в счет, — сказала Лисичка. — И о чем же они говорили?

— Океанолог сказал, что сюжет он не сможет принять и передать по Интернету с корабля и что в уголовном деле есть фотография этого человека, вот ее Океанолог мог бы кому-то показать на каких-то там островах.

— Не играйте со мной, Роза, вы же считаете, как компьютер, и давно догадались, о ком речь, — сказала Лисичка, — Но этот человек мертв. Зачем им его фотография? И как они могут достать ее из дела? Разве что телефоном переснять, но я предупрежу Эльвиру, чтобы она ее больше не показывала. Дальше.

  128