— Перерыв десять минут, — согласился Виктор Викторович. — И давайте, уж знаете ли уж, следующего свидетеля, наконец-то у нас дело куда-то сдвинулось…
Пятница, 30 июня, 12.50
В перерыве мать Лудова, которой сын успел только коротко кивнуть, когда она проходила мимо клетки, вышла в фойе. Тут ее и догнал Палыч, а прокурорша, остановившаяся рядом с ожидавшим своей очереди свидетелем Гребельским, вставшим со скамейки, нервно наблюдала за их разговором шагов с двадцати.
— Ведь вы мама Бориса? — спросил Палыч шепотом, косясь на прокуроршу.
— Да, — сказала она подозрительно, — А вы кто?
— Я сидел с ним в одной камере в тюрьме, — сказал Палыч. — Меня присяжные три дня назад оправдали. Они и Бориса оправдают, вот увидите. Они разберутся.
— Ой, молчите! — сказала, сразу смягчившись, мама Лудова. — Расскажите, как он там. Я же совсем ничего не знаю, мне даже поговорить с ним не дают.
— Да ничего, нормально, — шептал Палыч, — Ваш сын крепкий мужик, камера там тесная, но мирная, у него шконка отдельная…
— Что отдельная?
— Ах, ну да… ну, место на нарах, в общем, все в порядке там у него, не волнуйтесь. Это можно пережить, это только тем, кто там не был, кажется, что невозможно.
— Что он вам рассказывал? — спросила мама Лудова.
— Много чего, — сказал Палыч. — Мы же долго вместе сидели, полгода, чай вместе пили… Про этого вот рассказывал, кого сегодня допрашивали, про Вострикова. И про второго директора, Гребельского или как его…
В это время прокурорша прошла мимо них почти впритирку, так что успела услышать последнее имя. Заметив это, Палыч вздрогнул в испуге и замер на полуслове, а прокурорша посмотрела на Гребельского, который вжал голову в плечи, тоже, может быть, расслышав свою фамилию. Сама Эльвира Витальевна пошла дальше в коридор, где ее с отсутствующим видом, стараясь никому не мозолить глаза, караулил подполковник Тульский.
— Ну, говорите, — нетерпеливо сказала мама Лудова, когда железнодорожный стук прокурорских шпилек затих в отдалении коридора. — Что он вам рассказал?
— Я боюсь, — шепнул Палыч, — Я боюсь их всех. Я больше сюда не приду, я уеду.
— Он вам сказал что-то важное?
— Да. Я боюсь, это опасно, он сам так сказал, а мне это не надо, — торопливо, как будто в припадке, говорил Палыч, отступая к окну. — Но мы с ним полгода сидели, чай пили… Ох!.. Он сказал, что у Пономарева, которого он якобы убил, был заграничный паспорт на имя Пастухова. И еще он сказал, что Пономарев весной две тысячи третьего года, после убийства, должен был побывать на Британских Вирджинских островах. Это наверняка. Ну, все!
Он повернулся и пошел, затем почти побежал по коридору к лестнице. За ним следили в четыре пары глаз: мама Лудова, свидетель Гребельский, высунувший с опаской голову из своего льняного пиджака, прокурорша и Тульский из коридора.
— Давай за ним! — сказала прокурорша, — W так ты все уже прошляпил.
— А ты не командуй тут! — огрызнулся оперативник, — Может, еще за мамой наружку пустить? У меня и людей столько нет…
Тем не менее Тульский уже несся по коридору следом за Палычем. Как только он, а за ним и прокурорша скрылись в коридоре, свидетель Гребельский поднялся и, крадучись, прижимая свой портфельчик к груди, тоже ушел в коридор.
Пятница, 30 июня, 13.10
— Ну что же, Эльвира Витальевна, — судья, подождав, пока присяжные рассядутся, возобновил заседание, — у вас, кажется, еще один свидетель по этому эпизоду?
— Он куда-то ушел, ваша честь, — сказала прокурорша, гордо вскидывая голову, чтобы не потерять лицо окончательно. — Его сейчас ищут.
— Ну и что же нам прикажете делать? — сказал Виктор Викторович, — Свидетели у вас куда-то убегают, лучше бы вы за ними следили, чем вмешиваться в ведение процесса. Ну, присяжные на месте, мы же как-то должны двигаться вперед?
— Если вы не возражаете, я перейду, чтобы не терять время, к эпизодам отмывания подсудимым преступно нажитых денег. Как раз успеем до двух…
— Мнение защиты?
— Но это лишено всякой логики, — сказала Елена Львовна, — Впрочем, процесс не может тянуться до бесконечности, поэтому, чтобы не терять время…
— Ну, уж пожалуйста уж, — устало сказал судья и осторожно потер живот под мантией.
— В томе сорок три содержатся, — сказала прокурорша, вставая и раскрывая увесистый том, — некоторые данные об особняке подсудимого в поселке Уборы. Тут есть фотографии…
Она торжествующе понесла заветный том с фотографиями вдоль барьера: сначала в одну сторону, потом в другую. На фотографиях был дом, производивший, как изнутри, так и снаружи солидное, но и странное впечатление сочетанием стандартного евроремонта с китайскими картинками, фонариками и кисточками, и такой же был и сад. Но на лицах присяжных, чего Эльвира Витальевна пока еще не понимала, но уже видела Лисичка, отражались сомнения: Океанолог, Актриса и преподавательница сольфеджио скривились, Розу заинтересовали только окна, а Ри — ванная. Слесарь чуть не плюнул, алкоголик поспешно отвернулся, и только Анна Петровна была поражена роскошью увиденного. Старшина, скосившись, пытался разгадать чувства бойцов своего отряда, и Лисичка не знала, что писать у себя в блокноте. Прокурорша в это время как раз остановилась перед «Гурченко» и начала перелистывать перед ее лицом фотографии фасада, сада, комнат и ванны джакузи. Она торжествовала, между тем как «Гурченко» постепенно закипала.