Последние отзывы

  45  

Зябликов посмотрел на нее в изумлении:

— Погодите, вы же вроде преподаете сольфеджио…

— Может быть, я не всю жизнь преподавала сольфеджио, — сказала Алла, — Может, я сама от безденежья челноком в Турцию ездила. Может, у меня раньше был муж-коммерсант. То есть он-то и сейчас коммерсант, только он мне больше не муж. А я опять преподаю сольфеджио. Но эти инвойсы для меня тоже не китайская грамота.

Фотолюбитель Рыбкин смотрел на нее затаив дыхание.

— Вот как, — сказал Зябликов. — Смотрите, какие вы тут все собрались. Один я, что ли, сапог кирзовый? Но он ведь признался в убийстве!

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросила Роза.

— Ну, адвокатесса говорила, — не сразу нашелся Старшина.

— Нет, адвокатессе ты ни за что не поверишь, кто-то еще тебе говорил…

— Да мало ли кто в чем признался, — сказал Журналист. — Вы же были в Чечне, Майор, может быть, вам даже случалось видеть, как людей пытают?

— Нет, при мне не пытали, — тихо сказал Зябликов, чувствуя, как внутри его головы и помимо его воли поднимается темно-пурпурная волна. — Я, правда, видел таких людей наутро. Но я и много чего другого видел. Как нас предавали, убивали, как такие же пацаны, как этот Лудов, месили грязь и гибли на минах. А другие в это время набивали себе карманы и разъезжали на «Мерседесах». Что, не так?

— Ну и для чего они погибли? — спросил Журналист. — Не обижайся, Майор. Но, может быть, было бы лучше, если бы твои пацаны тоже торговали китайскими пуховиками, а не гибли сами и не убивали других в Чечне.

Зябликов посмотрел на перетянутый аптекарской резинкой хвостик с ненавистью.

— Слышь, ты, тварь продажная…

У него потемнело в глазах, разумом он еще понимал, где находится, но симптом был ему известен — последствие контузии, неконтролируемая ярость. Зверея и вместе с тем холодея от ужаса, Майор уже шагнул к Кузякину и занес руку, но тут между ним и Журналистом опять встала Хинди:

— Слушай, Кузякин, а тебя в школе, случайно, Кузей не называли?

Журналист, не отводя взгляда от лица Майора, с которого на глазах словно бы сходил кирпичный загар, и оно меняло цвет с бурого на желтый, медленно ответил:

— Называли. Меня и сейчас все так называют.

— Ну ладно, — сказал Старшина, роняя вниз сразу повисшие руки. — Пронесло. Но ты уж поосторожнее в следующий раз. Кузя…

Все молчали, только Петрищев что-то тихо бурчал у бумажной иконы Троицы: он-то знал, кто только что спас Журналиста.

— Ладно, уходим, — сказал Океанолог. — Нам пора уже и отдохнуть друг от друга, я думаю. Вот после выходных с новыми силами…

Кузякин молча повернулся и пошел через зал, остальные тоже потянулись за ним, и в комнате никого не осталось, кроме Зябликова, который присел на стул, чтобы прийти в себя и отдышаться, и Хинди, которая просто не могла бросить больного.

— Это у вас приступ, — сказала она и, встав рядом, осторожно погладила жесткий бобрик его офицерской прически, как гладят еще маленького, но незнакомого и все-таки щенка, — Я видела, как это бывает, в клинике. Может, в клинику поедем, я вам укольчик сделаю, а?

— Да нет, ничего, — махнул рукой Зябликов, которого эта неожиданная забота не только не рассердила, но даже как-то растрогала, к чему он был непривычен, и смутился. — Это у меня после контузии, теперь уже реже бывает, проходит…

Он встал, и они вдвоем пошли, спустились по лестнице, вышли из здания и наткнулись прямо на Кузякина, который высматривал кого-то с крыльца. Старшине, который чуть было не решился взять Хинди за руку, эта встреча была неприятна, а Журналист, увидев позади себя Старшину, тоже невольно подобрался.

— Ну ладно, — пересилив себя, сказал Зябликов, странным образом отогретый медсестрой. — Раз уж я тебя чуть не убил, значит, мир. Контузия у меня, бывает, находит. Все, Кузя, мир.

Майор протянул руку. Кузякин посмотрел ему в лицо и ответил рукопожатием.

— Не обижайся, Майор, — сказал Кузякин. — Можно сказать и так, что десять лет назад мы оказались по разные стороны фронта, но ведь и с разных концов мы пришли к одному и тому же выводу: что все это было говно. Разве нет?

— Ну, если в целом… — сказал Зябликов.

Он вытащил пачку сигарет, и они закурили все трое на ступеньках суда. Хинди сияла всеми своими веснушками.

— Знаешь что? — вдруг решился Майор. — Я думаю, может, в воскресенье в Тудоев махнуть, посмотреть на этот завод? У меня там кореш, вместе служили, он покажет все. Поедешь?

— Нельзя вообще-то этого делать, — сказал Кузякин, испытующе глядя на Старшину. — Как бы нас за это из присяжных не того…

  45