— Двадцать! — повторила герцогиня, глядя на Гардению. — Не может быть. Это невозможно.
— Никуда не денешься, люди становятся старше, тетя Лили, — сказала Гардения.
Тетушка прижала руку ко лбу.
— Увы, это бесспорно, — проговорила она. — Боже! Какой же старой я себя чувствую!
— Мне не хотелось беспокоить вас вчера вечером, — извиняющимся тоном сказала Гардения, — но мне казалось, будет бестактным, если я лягу спать, не сообщив вам о своем приезде.
— Ты сделала все правильно, — одобрила ее герцогиня. — У меня не было возможности уделить тебе внимание. Кроме того, я не думаю, что в твоем платье можно появиться на приеме.
Перед мысленным взором Гардении появилась циничная ухмылка лорда Харткорта.
— Конечно, — робко пробормотала она. — Боюсь, я была одета не для вечера.
— Хотя, конечно, ты в трауре, — сказала тетушка, — но, прости меня за мои слова, это платье на тебе такое старомодное.
— Оно мамино, — объяснила Гардения, — и это все, что у меня есть.
— Ну, мне кажется, это роли не играет, — слабо проговорила герцогиня. — Ты ведь не собираешься оставаться, не так ли?
На мгновение воцарилась тишина, на мгновение, в течение которого обе женщины пристально смотрели друг на друга. Наконец с дрожью в голосе Гардения произнесла:
— Тетя Лили, но я не знаю, что делать. Мне больше некуда, совсем некуда идти!
Глава третья
Герцогиня рухнула на подушки. Очевидно, порошок подействовал, и она выглядела менее изможденной.
— Думаю, тебе лучше рассказать все с самого начала, — сказала она. — Что же произошло?
Белая как снег Гардения сжала руки, пытаясь овладеть собой и заставить свой голос звучать тверже.
— После смерти моего отца у нас совсем не осталось денег, — тихо начала она. — Я часто предлагала маме написать вам и рассказать, в какой ситуации мы оказались. Но она не хотела беспокоить вас.
Герцогиня тихо вскрикнула.
— Я об этом никогда не задумывалась, — пробормотала она. — Как ужасно с моей стороны! Я так богата, у меня всегда все было! — Она прижала к глазам руки и дрожащим от волнения голосом произнесла: — Ты должна простить меня, мне так стыдно.
— Я не хотела расстраивать вас, — продолжала Гардения, — но, когда папа был жив, все было по-другому. Он был очень гордым человеком, очень гордым.
Тут герцогиня прервала ее:
— Он возмущался тем, что я делала твоей матери дорогие подарки. Однажды она сказала мне, что его недовольство вызвано тем, что у него нет возможности подарить ей все это самому.
— Это правда, — подтвердила Гардения. — Но мы нуждались не в подарках, а в еде.
— Мне никогда это в голову не приходило, — призналась герцогиня. — Когда твой отец умер и твоя мама написала мне об этом, я подумала: «Теперь я смогу помочь Эмили, теперь я могу посылать ей вещи». Но я решила, что следует немного подождать, а потом… Да, Гардения, признаю, я совершенно об этом позабыла.
— Мы оказались в долгах после смерти папы, — продолжала Гардения. — Нам нужно было заплатить доктору, сестрам и аптекарю и еще целой куче лавочников, у которых в течение последних месяцев мы покупали всякие вкусные вещи для папы. Мы распродали из дома почти все вещи, даже серебро и мебель. Естественно, мы выручили за них немного. Да у нас особенно и не было ничего для продажи.
— Как унизительно, — прошептала герцогиня. — Какая же я была дура!
— Вы могли не знать, — печально проговорила Гардения. — Мама не позволяла писать вам об этом, хотя я и предлагала, и не раз.
— Если бы я только знала, — пробормотала герцогиня.
— Нам совершенно не к кому было обратиться за помощью, — рассказывала Гардения, — а папина семья, как вы знаете, лишила его наследства из-за того, что он женился на маме. Он ни разу не разговаривал с ними и ни разу не встречался.
— Неудивительно, — согласилась герцогиня. — Они были в бешенстве. Я помню, как однажды увидела их письма, и мне стало ясно, что, с их точки зрения, бросить невесту за два дня до свадьбы только из-за того, что повстречал девушку, в которую сразу же влюбился, было верхом неприличия!
— Мама часто рассказывала мне об этом, — вспоминала Гардения. — Она говорила, что в тот момент, когда увидела папу, ей сразу стало ясно, что он был героем ее мечты. Потом он заговорил с ней, и они оба поняли, что между ними происходит нечто особенное, нечто удивительное, и они могли только стоять и смотреть друг другу в глаза.