127 
Но Альга не собиралась сдаваться. Если и не выиграет, то хотя бы заставит этих ублюдков побегать.
Она запыхалась, кололо в боку, усталость шептала на ухо, искушая кратким отдыхом. Но Ходящая не стала ее слушать, отмахнулась, как от назойливой мухи, и вновь устремилась через заросший сад.
Альга забралась в его самую старую, дикую часть, оказалась возле каменной стены и побежала вдоль нее. Довольно быстро она нашла пролом – упавшее от непогоды дерево разбило глиняные кирпичи, давая девушке возможность выбраться из усадьбы. Альга перелезла на ту сторону, обжигаясь влажной крапивой пробралась через заросли и оказалась на дороге.
Где в следующую уну ее едва не сшибла лошадь.
Всадник в последнее мгновение успел натянуть поводья, подняв животное на дыбы. Передние копыта ударили рядом с головой Альги, и девушка, упав на спину, откатилась в сторону. Она попыталась вскочить и броситься назад, но другой всадник перегородил ей дорогу конем, и, врезавшись в животное, Ходящая вновь упала. На этот раз она ударилась сильнее, чем прежде.
Человек, который осадил лошадь, спрыгнул на землю и, сильно хромая, направился к ней. Подошел, протянул широкую мозолистую ладонь. Альга с удивлением посмотрела на незнакомца. У него было суровое, грубое лицо, коротко стриженые волосы с сединой на висках, крючковатый нос и рыжие усы.
Северянин.
На мгновение она ощутила надежду, что это кто-то из своих. Но почти тут же почувствовала Дар мужчины, и ее улыбка погасла.
«Искра» человека была темной.
Глава 26
«Ласточкин хвост» сменился «Атакующим соколом». За ним последовала «Железная стена», «Плуг» и «Водопад». Острый узкий клинок голубыми молниями рассекал воздух, плел узоры, то и дело сталкиваясь с вражеской сталью, сыпал искрами.
Мужчина двигался осторожно, боком, словно старый, потрепанный жизнью краб, сменив хват на рукояти полуторного меча и не спуская глаз с двух своих противников.
«Правосторонний бык», «Дрозд», «Вьющийся шелк», «Каменная юбка», «Язык», «Град», «Черная белка», «Огненная месть». Стойки и удары сменяли друг друга, сливаясь в одно беспрерывное движение. Противники пользовались его несколько скованными движениями и пытались достать ударами по ногам. Он отбивался молча, яростно, остервенело. На него наседали, но синеватый клинок продолжал с визгом рассекать воздух, защищая хозяина.
Наконец, когда боль в колене стала совсем невыносимой, он, шагавший уже с явным трудом, опустил меч, давая соперникам понять, что бой окончен. Те убрали оружие в ножны.
– Как всегда великолепно, господин, – сказал один из них.
– Благодарю. Свободны. Увидимся завтра.
Они поклонились и ушли.
Лей-рон, мокрый от пота, со стянутыми в хвост волосами, прохромал к соснам и сел на землю, отмахнувшись от слуги, притащившего кресло. Достав из-за пояса платок, он тщательно протер морасский клинок, по которому вились похожие на стебли южного вьюна узоры. Теперь «Синий лед» редко участвовал в настоящих битвах, уступив место куда более эффективной «искре». Калеке не пристало махать мечом.
Проклятый убрал оружие в ножны и машинально помассировал ноющее колено. Этот жест за долгие годы стал у него привычным. Боль медленно и неохотно покидала неправильно сросшуюся кость, но никогда не исчезала до конца. Лей-рон лег на траву, закинул руки за голову и стал смотреть на кроны сосен и медленно проплывающие над ними облака.
Его притягивала, завораживала и в то же время пугала высота.
Мужчины ничего не должны бояться. Так говорили в его народе много веков назад. Но после Темного мятежа он не единожды просыпался от кошмаров и старался избегать высоты. То падение до сих пор стояло у него перед глазами.
Его вышвырнули из Зала Совета, сбросили с самой вершины Башни Альсгары, заставив падать в бездну, сквозь горящий воздух, плавящийся камень и взлетающие в небеса души убитых носителей «искры».
Мир сошел с ума, воздух стал водою, огонь снегом, снег стеклом, а стекло – раскаленным металлом. Запахи и звуки поменялись местами. Сила, что была освобождена в день мятежа, казалось, перековывала саму вселенную. Башня плакала, словно живая, и ее слезы прожигали в земле и камне огромные ямы, позже превратившиеся в озера. Многие районы Альсгары горели.
В тот день «искры», не выдерживая выплеснутой силы, меняли привычные плетения, искажали и извращали их. Щиты, которые Огонек воздвиг вокруг себя, лопались с каждым ярдом падения. Они трещали, расползались по швам, рвались в клочья, превращались в морскую пену и таяли. Лей-рону потребовалось все его мастерство, чтобы удержать последний, распадающийся под пальцами, словно саван мертвеца, щит. И все равно это не спасло его от того, чтобы стать калекой.
127 
