Бедная Таня, почувствовавшая себя дурно еще в самом начале операции, сейчас стояла, намертво вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула, чтобы не грохнуться без чувств на пол операционной.
Все, о чем говорилось вокруг операционного стола, Та.ня воспринимала только на слух. Глаза ее были или крепко зажмурены, или она отводила их в сторону, а еще лучше было просто смотреть в потолок. Лишь бы не видеть всего того, что сейчас происходило с этим несчастным и, как казалось Тане Закревской, уже совсем неживым стариком Бриджесом...
— Ох, шайзе... Сколько крови в брюшной полости! — удивился доктор Вольф.
Глядя в белый потолок операционной, Таня привычно и машинально заменила немецкое ругательство «шайзе» на «черт» и почувствовала, что теряет последние силы...
— Да... Не по возрасту этот дурак жрал столько виски! Раздолбай английский... — пробормотал Тимур. — Тампон!
Двумя пинцетами Ирина Евгеньевна подала ему тампон — многократно сложенную марлевую салфетку сантиметров восемьдесят длиной и сантиметров шесть в ширину.
— Зажим! — попросил доктор Вольф.
Тут же в его руке оказался хирургический зажим. Ирина Евгеньевна работала безукоризненно!
— Луизочка! Солнце мое, чтоб тебя!.. Не молчи! Пульс, давление? Ирина Евгеньевна! Еще тампон... Луиза, что с давлением?
— Нормально, Тимур Петрович. Держится.
— Спасибо... Зигфрид, перекройте здесь сосуд.
— Ирина! Другой зажим, — сказал доктор Вольф. — Этот плохо работает...
Ирина Евгеньевна моментально поменяла Вольфу инструмент.
— Крючок, — попросил ее Тимур. — Зигфрид, сделайте тракцию. Расширьте побольше и оттяните влево желудок. Мы лучше увидим перфорированное отверстие.
Доктор Вольф сделал все, о чем его попросил Тимур, и радостно, с удовольствием профессионала проговорил:
— Ах вот откуда у него хлестала кровь!.. Еще зажим! Вот он — этот паршивый эрозированный сосуд...
— Как?! Как это перевести?.. — вдруг в неожиданно прорвавшейся истерике закричала Таня Закревская. — Я не знаю, как это называется по-русски!..
В операционной все замерли.
Оказывается, Таня устала отводить взгляд от стола и смотреть в потолок и случайно опустила глаза прямо в большую открытую операционную рану с оттянутыми краями при помощи специальных металлических крючков и расширителей...
— Бедная девочка... — сочувственно проговорила Ирина Евгеньевна.
Но доктор Тимур Ивлев не был столь сострадателен. Он громко и резко приказал Тане Закревской:
— Немедленно возьмите себя в руки! Вас никто не просит смотреть сюда. Луиза! Сейчас же помогите Тане. Снимите реактивность, дайте что-нибудь успокаивающее...
Луиза метнулась к стеклянному шкафчику, быстро налила в мензурку какую-то мутную жидкость, заставила Таню ее выпить и, что-то шепча ей на ухо, усадила на стул.
— Не волнуйтесь, Таня, — сказал ей доктор Зигфрид Вольф. — Только немного помогайте нам. Ладно? Еще один зажим, Ирина...
— Еще один зажим, Ирина Евгеньевна... — слабым голосом перевела Таня.
Теперь «Федор Достоевский» стоял напротив выхода из порта, загораживая дорогу всем судам, которые хотели бы выйти в океан или войти из океана в порт...
На мостике итальянского круизного лайнера «Леонардо да Винчи» царила крайне нервозная обстановка.
Итальянец шел полным ходом в разрыв между волноломами, где стоял на якоре «Достоевский», и седой красивый итальянский капитан кричал своим многочисленным помощникам:
— Правая машина — стоп! Право на борт! Левая — полный вперед!!! Старшему помощнику — на левое крыло мостика! Следить за проходом северного волнолома!!!
— Сто двадцать метров! — докладывал старший помощник уже с левого крыла. — Девяносто метров...
«Леонардо да Винчи» резко менял курс в опасной близости от входа в порт.
— Семьдесят метров!.. — неслось с левого крыла мостика итальянского судна. — Пятьдесят... Прошли чисто!
Итальянский капитан сам убедился в том, что опасность миновала, с ненавистью посмотрел на замерший в акватории порта российский теплоход и проговорил, вытирая платком взмокшее лицо:
— С каким наслаждением я бы повесил Берлускони в самом центре Рима на пьяцца Венеция за то, что он так холуйски заигрывает с русскими!
На мостике же так ненавистного сейчас итальянскому капитану русского судна «Федор Достоевский» Николай Иванович Потапов на добротном английском разговаривал по радио с лоцманской и портовой контрольной службами: