97 
— Ты надо мной смеешься?
— Нет-нет. Ты восхитительна, и ты мне нравишься такой. Моя жадная маленькая гаджо… — Он поцеловал ее вновь, пытаясь успокоить. Но Уин была настойчива. Она сняла с себя рубашку и, схватив Кева за руки, прижала его ладони к своему обнаженному телу. — Почему тебе так не терпится? — прошептал он, ложась рядом с ней на одеяло. — Нет… подожди. Уин, поговори со мной.
Она замерла в его объятиях, ее нахмурившееся лицо было совсем близко к его лицу.
— Я боюсь возвращаться, — призналась она. — У меня недоброе предчувствие. То, что мы будем вместе… Сейчас мне в это не верится.
— Мы не можем скрываться здесь вечно, — пробормотал Кев и погладил ее по волосам. — Ничего не случится, любовь моя. Мы зашли слишком далеко. Обратной дороги нет. Теперь ты моя, и никто не может этого изменить. Ты боишься Харроу? В этом дело?
— Не боюсь. Но, если честно, не могу сказать, что предвкушаю встречу с ним.
— Ну конечно, — тихо сказал Кев. — Я помогу тебе пройти через это. Я первым с ним поговорю.
— Не думаю, что это будет правильно, — неуверенно сказала она.
— Я настаиваю. Я не выйду из себя. Но я намерен взять на себя ответственность за то, что сделал. Я бы не оставил тебя одну расхлебывать кашу, которую сам заварил.
Уин прижалась щекой к его плечу.
— Ты уверен, что не случится ничего, что заставило бы тебя передумать? Отчего бы у тебя пропало желание жениться на мне?
— Ничто в этом мире не может заставить меня передумать. — Чувствуя напряжение в ее теле, он повел ладонями по ее шее, по груди, там, где тревожно и часто билось сердце. — Что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? — нежно спросил Кев.
— Я уже сказала тебе, а ты отказываешься, — тихо и обиженно сказала Уин, чем вызвала у него сдавленный смех.
— Тогда пусть будет по-твоему, — прошептал он. — Но только медленно, чтобы не сделать тебе больно. Он поцеловал мочку ее уха, опустился губами ниже, к ее плечам, к ямочке у горла, где бился пульс. Еще нежнее поцеловал он ее грудь. Соски ее были ярко красными и возбужденными — следствие его предыдущих ласк. С ними он был особенно нежен.
Уин вздрогнула, еле слышно вскрикнув, и он догадался, что ей больно, но она вдруг схватила его за голову и прижала к груди. Он медленно обводил языком круги вокруг сосков, держа их одними лишь губами. Он долго ласкал ее грудь, оставаясь все таким же нежным, до тех пор пока она не заметалась из стороны в сторону, требуя более грубых, более решительных действий.
Опустившись вниз, он зарылся лицом в горячий шелк между ее ног, нашел губами клитор и лизнул его языком. Уин еще крепче сжала его голову и выкрикнула его имя. Этот крик подействовал на него возбуждающе.
Когда движения ее бедер обрели четкий ритм, он поднял голову и широко развел ее колени. Целую вечность он потратил на то, чтобы войти в нее. Погрузившись в нее на всю свою длину, он крепко обхватил ее руками, прижимая к себе.
Она извивалась, побуждая его начать движение, но он оставался в ней неподвижным и лишь шептал ей на ухо, что сможет довести ее до оргазма вот так, что он останется твердым внутри ее столько, сколько потребуется. Ухо ее сделалось багровым, и она сжалась вокруг него и задрожала.
— Ну давай, пожалуйста, — шептала она, и он нежно сказал «нет». — Прошу тебя, давай же, шевелись…
— Нет.
Но спустя какое-то время он начал сжимать бедра в сдержанном ритме. Она всхлипывала, и постанывала, и дрожала, не в силах заставить его ускорить ритм и амплитуду. Он не уступал. В конечном итоге разрядка пришла к ней, сорвав крик с ее губ, заставив содрогнуться раз, другой, Кев замер, испытав разрядку такой остроты и силы ощущений, что она парализовала его, лишила дара речи. Ее стройное тело выдоило его до капли, обволокло его роскошным теплом.
Наслаждение было таким сильным, что он почувствовал неведомое прежде пощипывание в глазах. И это потрясло его до глубины души. Вот черт, подумал Кев, осознав, что что-то изменилось в нем, что он больше никогда не будет прежним. Вся его неприступная оборона оказалась сломлена робким натиском одной маленькой женщины.
Солнце уже опускалось за густую крону леса, к тому времени как они оба оделись. Огонь в очаге и в топке погасили, оставив давший им приют дом холодным и темным.
Уин тревожно сжимала руку Меррипена, пока они шли к коню.
— Я спрашиваю себя, почему счастье всегда кажется таким хрупким, — сказала она. — Я думаю, что испытанное нами: потеря родителей, потеря Лео Лауры, пожар, моя болезнь — заставило нас по-другому смотреть на вещи. Мы осознаем, как легко можно лишиться того, что имеет для тебя цену. Одно мгновение — и жизнь может перемениться.
97 
