Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
18 
Уильям задержался в дверях, ожидая распоряжения хозяина.
Фолкем вопросительно поднял брови:
– Ваши услуги должны быть оплачены. Я достаточно хорошо знаю цыган, и знаю, что они ничего не делают, если не ожидают вознаграждения.
Марианна пропустила мимо ушей оскорбление, прозвучавшее в словах графа. В эту минуту ей так хотелось уйти неузнанной, что ей было все равно, что он говорил.
– Я… я не беру денег за свои услуги, – объяснила Марианна, надеясь, что сейчас граф отпустит ее.
– Наверняка ваша тетя не столь великодушна. Скоро я поговорю с ней…
– Нет!
Бурный протест Марианны вызвал в графе любопытство.
– Я… я хочу сказать, – залепетала она, – что она скажет то же самое. Я лечу для собственного удовлетворения, а не ради денег. Тетя зарабатывает шитьем, этого нам вполне достаточно. Пожалуйста, милорд, не беспокойтесь о нас.
Фолкем так пристально посмотрел на Марианну, что ее сердце сжалось от дурного предчувствия. Наконец он коротко кивнул:
– Как хотите.
– Благодарю вас. Но теперь я должна идти, пока моя тетя не начала волноваться.
– Но вы вернетесь, чтобы сменить повязку? – спросил граф.
Его требовательный тон не понравился Марианне.
– Если возникнет такая необходимость, – неохотно ответила она.
«Я не солгала», – говорила Марианна себе позднее, вспоминая, что граф, похоже, принял ее слова за обещание. Если она будет ему нужна, она, конечно, вернется, но в этом не будет необходимости. Он сильный и здоровый, и рана быстро заживет. Если вдруг Уильям будет спрашивать о ней мистера Тиббета, аптекарь сможет научить его менять повязки. Ей больше не придется встречаться с этим страшным графом. Но если он разыщет ее, она как-нибудь сумеет избежать его любопытства.
«Сумею», – убеждала себя Марианна. Но воспоминание о силе, с которой граф Фолкем держал ее за руки, рождало в ней сомнения.
Глава 4
Где есть вина, там есть и гнев и безрассудство.
Марианна поклялась себе, что не вернется в Фолкем-Хаус. Она и не думала, что снова окажется здесь. Спустя всего лишь пять дней она снова стояла в великолепном зале, протянувшемся во всю длину второго этажа дома.
«Я ничего не могла сделать», – убеждала мысленно она себя. Мистер Тиббет сказал, что граф тяжело болен. Что оставалось делать? Марианна старалась найти причину, из-за которой наложенные ею швы и припарки не помогли. С каким бы подозрением она ни относилась к графу, мысль о том, что он страдает от боли, вызывала у нее сострадание.
Марианна украдкой взглянула на тетку, которая на все смотрела с явным подозрением и опаской. Интерьер зала, в котором они находились, разительно отличался от того, каким он был во времена, когда дом принадлежал отцу Марианны. Хотя картины и гобелены по-прежнему украшали его стены, но на них были изображены не мирные картины с пастушками и не почтенные предки Уинчилси, а битвы и сражения. Со стен на Марианну смотрели портреты мужчин и женщин, имевших большое сходство с графом. Картина с двумя почти обнаженными пышнотелыми женщинами, полулежащими в присутствии двух джентльменов, заставила девушку сильно покраснеть. Но что-то было притягательное в этих буйных темных красках и этой откровенной чувственности, и вопреки своему желанию Марианна смотрела на них.
Казалось, даже мебель здесь служила для устрашения. Дорогие, с искусной резьбой кресла, стоявшие в огромных оконных нишах, старинный мраморный стол в классическом стиле, крышку которого поддерживали ножки в форме злобно усмехающихся сатиров. Марианна отвернулась, чтобы не видеть их злых глаз, и наткнулась взглядом на еще более страшное зрелище.
Часть зала была отведена под необычное собрание оружия. Перекрещенные испанские рапиры, острые блестящие сабли и украшенный драгоценными камнями турецкий ятаган придавали обстановке зала зловещий вид. «И какой человек повесит такие ужасные изображения войны на стены? – подумала Марианна и сама себе ответила: – Человек, который желает напомнить всем сюда входящим, что с ним нельзя шутить». Новый владелец Фолкем-Хауса был закаленным в битвах солдатом, привыкшим к крови, раненым и ужасам войны.
«Тогда почему он так тяжело переносит ранение шпагой?» – в недоумении спрашивала себя Марианна. Рана была не тяжелее тех, что он получил в битвах. Она хорошо очистила ее и плотно зашила. Рана не должна была загноиться, и граф не должен теперь лежать без сознания в лихорадке.
18 
