Но однажды утром Розали первая заговорила о Рэнде.
Она сидела перед зеркалом, и Мирель занималась ее прической.
– Мирель, ничего у меня не получается, – вздохнув, сказала Розали. – Бесполезно пытаться привлечь к себе его внимание. Ты можешь даже не стараться делать мне прическу. Лучше одеть меня в дерюгу. Все равно. Чувства, которые он питал ко мне в Париже, не вернешь. Рэнд говорит и смотрит на меня теперь совершенно по-другому.
Он добр и преисполнен братских чувств, но мне хочется просто плакать от отчаяния.
– О мадемуазель, – сказала Мирель, улыбаясь и кладя на стол лакированный гребень. – Мне всего шестнадцать лет, а вам – двадцать, но, как ни странно, я чувствую себя гораздо старше вас. Вы не видите того, что совершенно ясно и мне, и всем, кто видит вас.
– И что же тебе ясно?
– Правду, наверное, говорят, что любовь делает людей слепыми. Если это так, то, надеюсь, я никогда не влюблюсь. От любви люди глупеют. – Она помолчала. – Конечно, месье любит вас! Неужели вы не замечали, каким странным взглядом он смотрит на вас, когда думает, что вы не видите его?
Розали сидела, опустив голову.
– Что же мне делать? – спросила она. Голос ее дрожал. – Я ловлю каждое его слово, улыбаюсь ему, а он лишь старается все время вежливо отделаться от меня… Он должен догадываться, что я чувствую!
– Мадемуазель, я не знаю, что произошло между вами.
Я почти не знаю вас, а его и подавно, но я могу твердо сказать, что он ждет.
– Ждет? Чего? – беспомощно спросила Розали.
– Чтобы вы поняли сами, что вам нужно от него и чего он ждет от вас. Он только тогда подойдет к вам, когда вы поймете это. Все очень просто.
В комнате воцарилась тишина. Розали медленно подняла глаза на Мирель, Заметив в ее глазах сомнение, Мирель покачала головой.
– Ах, я, кажется, сказала слишком много!
– Вовсе нет! – возразила Розали. – Мне так нужно разобраться во всем этом! Если бы кто-нибудь помог мне!
Я не верю, что Рэнд все еще любит меня, как когда-то в Париже.
– Я видела его в Париже, – ответила Мирель. – Когда он думал, что вы уже не проснетесь. Он был.., словно… foil. Я не знаю, как сказать по-английски.
– Рои? – нахмурившись, переспросила Розали. Ей не приходилось раньше слышать это слово.
– М-Му.. – Закусив губы, Мирель пыталась найти подходящее объяснение. – Ну, fou – это значит все плохо в голове и в сердце, когда что-то не в порядке с процессом мышления…
– Все ясно, помешательство. Когда человек не в себе. – Она удивленно подняла брови. – И что, Рэнд был…
– Да, абсолютно.
– Ну вот, а я fou сейчас, и тоже абсолютно. Ведь сердцем я знаю, чего хочу от него, а умом придумываю тысячу причин, почему это может быть дурно. С той самой минуты, как я встретила его, мои мысли и чувства в разладе, я то бросаюсь в его объятия, то гоню его прочь от себя.
– И после этого вы удивляетесь, почему он холоден с вами? – тихо спросила Мирель.
– Ты думаешь, что он избегает меня из чувства самозащиты?
– Да, скорее всего.
– Так как же я…
– Я не вправе давать вам советы, – сказала Мирель, неожиданно вставая и поправляя платье.
Розали со стоном уронила голову на крепко сжатые руки.
– Все это очень запутано и вместе с тем до смешного просто. Сердце мое хочет получить его навеки, но разум говорит, что я не смогу удержать его надолго, а значит, лучше нам совсем не знать друг друга. Разве это не единственно правильное решение?
– Да, – ответила Мирель, и лицо ее внезапно приняло странно печальное выражение.
Наверное, это было слишком сложное чувство для такого юного создания, как она. Глаза Мирель потемнели от воспоминаний о своей короткой, но нелегкой жизни – воспоминаний, которыми она никогда ни с кем не делилась.
– Да, вы правы, мадемуазель. Счастье мимолетно и хрупко и всегда достается маленькими кусочками. Собирай его, кто успеет. Бессмысленно презирать эти осколки и мгновения, которыми владеешь, только за то, что где-то есть большое и недоступное тебе счастье.
– Прости, – прошептала Розали. – Ты, должно быть, считаешь меня эгоисткой.
– Нет. – Мирель тряхнула головой, опять возвращаясь к своему обычному настроению, и снова взяла в руки гребень. – Сегодня утром на кухне я слышала, что Джереми оседлал одну из лошадей по приказу месье де Беркли.
Он собирается навестить месье Лефевра, сборщика налогов, и вернуться к полудню. Если хотите, можете его увидеть.