62 
Интонация студента, отвечающего на экзаменационный билет.
– Вошь,– перебил Ласковин,– тебя учили на диверсанта?
Вошь как будто не услышал. Продолжал тем же монотонным голосом:
– Изолировать всех потенциальных противников на своей территории. Интернировать всех, кто желает перейти границу. Держать в лагерях под охраной.
– Будут жертвы. И очень большие расходы,– заметил Андрей.
– Меньшие расходы и незначительные жертвы,– поправил Вошь.– Через четыре месяца – массированное вторжение. Только спецподразделения. Добровольцы и наемники. Полная фильтрация населения. Полное разоружение. Никакой финансовой помощи. Террор.
– «Если враг не сдается, его уничтожают»,– процитировал Ласковин.
– Это война.
«Как по-русски… – подумал Андрей.– Каждый забулдыга знает медицину лучше доктора, женщин – лучше любого другого мужчины, и, уж конечно, способен управлять страной лучше, чем президент! И, мать его так, в этом есть своя сермяга».
– Вошь, ты серьезно считаешь себя круче сотни штабных аналитиков? – спросил Ласковин.
– Я знаю, как надо,– просто сказал Вошь.– Развилка.– Он посветил фонарем на указатель.
– Ага,– произнес Андрей.– Сукачевка, шесть кэмэ. А нам, скорее всего, направо.
Луч фонаря прыгнул в сторону, высветив еще одну табличку. Поеденную ржавчиной, но сохранившую слово «Запрещается…»
Сбоку от прилично заснеженной дороги тянулась лыжня. Слегка припорошенная.
– Бросай курить, вставай на лыжи,– изрек Ласковин.
Вошь не улыбнулся.
Андрей пропустил спутника вперед. В военных городках он разбирался не лучше, чем в собачьей упряжи. Вошь молотил по лыжне как заведенный, Ласковин с его школьным первым разрядом еле поспевал.
Светлый снег, черные деревья. Скользишь – как летишь. И ветер гудит наверху.
Вошь негромко свистнул. И остановился. Андрей испытал некоторое разочарование: только разогнался.
Вошь зажег фонарь. Впереди из-под снега торчали столбы. Между ними – нитки «колючки». Неведомый лыжник озаботился разорвать верхние нитки, а на нижние густо набросать веток. Резюме – никакого электричества. И скорее всего никакой дополнительной сигнализации. Надо полагать, за «колючкой» поселок, а не сама военная часть.
Вошь расстегнул сумку, порылся, выволок две белые простыни, одну протянул Ласковину. Предусмотрительный.
Ласковин накинул импровизированный маскхалат, поправил тяжеленькую сумку, опоясался веревочкой. Ни дать, ни взять, англицкое привидение на уик-энде в комяцком лесу.
Аккуратно перебрались через проволоку – и дальше по лыжне.
Лес кончился, как отрезало. Сразу, словно ждала, прихватила вьюга. Марево. Ласковин тут же потерял спутника из виду, а через десяток длинных шагов буквально воткнулся ему в спину.
– Ну? – спросил Андрей.– Что дальше?
– Дальше – хорошо,– ответил Вошь.– Следов не будет.
Точно. Лыжню уже затерло.
Двинулись. Тем же порядком, но помедленнее.
На жилье наткнулись внезапно. Причем не на казарму и не на жилой многоквартирный дом. Бревенчатая избушка, тусклые желтые оконца, утонувшее в снегу крыльцо.
С сугроба Вошь без труда заглянул в мутное стекло, вопреки традиции не прикрытое занавеской, поднял два пальца, затем изобразил треугольник острием кверху. Андрей понял только первую половину безмолвной реплики.
– Две женщины,– прошептал Вошь в ответ на вопросительный знак.
И заскользил к крыльцу.
Ласковин очень сомневался, что дверь откроется, а если откроется, то на пороге будет стоять именно женщина, а не бородатый мужик с двустволкой. Однако дверь открылась, и на пороге появилась именно женщина. Судя по габаритам, потому как в сенях было еще темнее, чем снаружи. Открыла, повернулась и ушла в дом. Интересные у них тут нравы.
Ласковин вошел первым. Вошь за его спиной аккуратно прикрыл дверь. Андрей снял лыжи, приспособил в уголке, услышал, как топает, стряхивая снег, напарник.
– Готов? Пошли.
Просторная комната, стол под клеенкой, лавки у стен. Большая, грубо оштукатуренная печь.
– Вечер добрый, хозяйки,– вежливо поздоровался Андрей.
«Хозяйкам», казавшимся одинаковыми из-за серых головных платков, от силы лет по девятнадцать. А то и меньше. Глазки блестящие, но нездорово блестящие, как при лихорадке.
– Не раздевайтесь,– предупредила одна.– Холодно.
Выговор у девушки был не местный.
Ласковин мимоходом дотронулся до печки: чуть теплая. Непонятно. В сенях – целая поленница.
62 
