48 
…После двенадцатичасового дежурства Гущин чувствовал себя свежим и отдохнувшим. День выдался на редкость спокойным. Все утро он проскучал в вестибюле за стеклянной перегородкой, отделявший служебное помещение от гостиничного холла. В полдень он попросил дежурного посидеть на его месте.
Сам же перехватил пару бутербродов, заперся в своем кабинете, вырубил телефон. Пристроив одежду на спинку стула, повалился на диван, накрылся с головой пледом.
В течение четырех часов ничто не потревожило глубокий сон администратора. Он прекрасно выспался, сполоснул лицо у рукомойника, облачился в костюм и через четверть часа сидел за рабочим столом перед стеклянной перегородкой. Какой хороший день. И какой мерзкий вечер. Оказывается, Гущин отдыхал перед смертью
…Через полчаса машина остановилась перед воротами какого-то склада или нежилого барака. Темный ряд окон, запертые наглухо ворота, обитые ржавым листовым железом. Висячий замок.
– Вылезай, – приказал Литвиненко. – Ключи сюда.
Литвиненко протянул к Гущину раскрытую ладонь.
Через полчаса раздетый до майки и трусов Гущин стоял босыми ногами на шатком деревянном стуле. Его руки были связаны за спиной, шею перехватывала веревочная петля. Конец веревки был привязан к потолочному крюку. В тесной комнате нечем было дышать. Возможно, последний раз ставни и окно здесь открывали лет десять назад. Кроме того, Литвиненко и сопровождавший его молодой человек не выпускали изо рта сигареты. С потолка свешивалась, торчала перед самыми глазами лампочка на коротком шнуре. Нестерпимо яркая, слепившая глаза. Приходилось щуриться, Гущин почти ничего не видел кроме лысины Литвиненко. Эта лысина блестела, как натертое бархоткой медное блюдо.
– Я не знаю, где сейчас Каширин, – повторил Гущин.
– Ты не спасешь его своим молчанием.
– Но я, правда, не знаю, где он.
– Он опустил нас на огромные деньги, – говорил Литвиненко. – Эту суку все равно найдут и замочат. Это вопрос времени. Сережа, дай огонька.
Литвиненко прикурил новую сигарету от зажигалки своего помощника.
В свои сорок один год Гущин считал свою карьеру законченной, потому что не видел значительных перспектив профессионального роста. Ну, можно пересесть из кресла администратора гостиницы в такое же кресло администратора, но гостиницы классом повыше. Вот и кончены перспективы. Но тщеславные амбиции не терзали душу. Хрен с ней, с карьерой. Но зачем умирать? Как же не хочется умирать…
– Ты, наверно, чувствуешь себя героем, – Литвиненко закашлялся и сплюнул на пол мокроту. – Репортаж с петлей на шее. А, что-то в этом роде? Дурак ты недоделанный.
– Каширин прожил в гостинице четыре дня. Или пять. А потом уехал.
– Все-таки ты мудак, – покачал головой Литвиненко. – Каширина замочат. Он тварь. Но тебе-то зачем подыхать?
– Постояльцы не докладываются мне, куда уезжают.
– У тебя есть хороший костюм, чтобы в нем лечь в гроб?
– Моя смерть будет ошибкой…
Литвиненко рассмеялся и отошел в сторону. Гущин испытывал дрожь в голых коленях. Он понимал, что Литвиненко и сопляк, который его сопровождал, заметили эту дрожь, эту слабость.
– Если бы я знал, – начал Гущин, – то обязательно…
Голос тоже задрожал… Парнишка в темном костюме и галстуке, безмолвно простоявший весь разговор в углу комнаты, подошел к стулу, на котором стоял Гущин. Коротко замахнулся ногой, выбил стул из-под его ног.
* * *
Заканчивались первые сутки путешествия.
Слякотный день быстро сменился дождливым темным вечером. Рогожкин, уже второй раз менявший за рулем Величко, испытал первую усталость. На выезде из какого-то городка, Величко попросил сбавить скорость. Он хотел взять проститутку.
Но проституток, которые работали на остановке дальнобойных грузовиков перед мотелем, сегодня не было видно. Словно проливным дождем смыло девочек. Лишь одна-единственная женская фигурка, какая-то недоделанная, слишком тонкая, вытянутая, маячила под фонарем на обочине.
– Выбора нет, – сказал Величко. – Придется эту брать. Ты ее будешь?
Рогожкин отрицательно покачал головой. Он притормозил, женщина вскочила на подножку, запрыгнула в кабину. Сложила мокрый зонт и поежилась. Совсем молодая девчонка, может, и восемнадцати не исполнилось. Черно-белое летнее платье, не по сезону.
– Мне двадцать пять километров по шоссе, – сказала женщина. – Подвезете?
– Ты уже села, так чего ж спрашивать?
48 
