85 
Теперь план дальнейших действий ясен. Росляков не торопясь, шаг за шагом обшарит каждый уголок, каждый метр сгоревшего до основания дома, залезет в залитый водой погреб и доведет начатое до конца. Найдет то, что следует найти. Найдет то, чего так боится, чего не обнаружили пожарные. Пугающе блеснет в этой черноте что-то белое. Зубы. Пара металлических коронок с передних зубов Савельева. Или выглянет из-под головешек кусок освободившейся от плоти кости. Ту же бедренную кость, длинную и толстую, пусть почерневшую, пупыристую от сажи и нагара, ни с какой головешкой не спутаешь.
И ещё будет запах, сильный, какой-то совершенно особый перебивающий другие запахи, тошнотворный, выворачивающий наизнанку внутренности… Так пахнет сгоревшее до углей человеческое мясо. А как оно вообще-то пахнет? Подгоревшим шашлыком? Пережаренной до корки свининой? Или у горелой человечины особый дух, не передаваемый словами, абсолютно невыразимый? Росляков на минуту задумался. Он не представлял себе запаха сгоревшего до углей человека.
Он втянул в себя воздух. Где-то далеко, у дальнего темного леса, пела незнакомая птица. Где-то лаяла собака. Жизнь просыпалась. Совсем близко, буквально за его плечом стояла молодая весна. Он снова вдохнул воздух, стараясь пересилить приступ дурноты и предательской, трясущей грудь слабости. Глубоко вдохнул воздух. Пахло лишь кисло-горьким запахом гари, пахло недавно отгоревшим пожаром, пахло беспросветной человеческой бедой.
– Чего задумался? – неслышно подкравшийся сзади сторож старик Лепетухин тронул Рослякова за плечо.
Росляков, вздрогнул всем телом, обернулся и, наконец, поняв смысл вопроса, только пожал плечами. Вытащив из кармана сигареты, он раскрыл пачку, протянул сторожу, но тот отрицательно помотал головой. Прикуривая, Росляков пытался вспомнить имя и отчество сторожа, но вспомнил только имя.
– Ты вот что, Валентин, – Росляков пригладил ладонью непокрытую голову, – ты расскажи, как тут все случилось. Как все произошло, расскажи толком.
Старик сунул руки в карман линялого ватника, достал скомканную пачку папирос, долго прикуривал от спички, прикрывая огонек фиолетовой ладонью.
– Утром дело было, – пустил дым Лепетухин. – Моя старуха толкает меня: огонь, горим. Я уж думал, мы с ней горим. Сперва-то испугался. А потом от сердца отлегло. Не мы горим. Слава Богу.
– Ты не слышал, может, здесь что взорвалось? – Росляков напряженно вгляделся в мутные глазенки Лепетухина. – Может, взрыв был?
– Может, и был взрыв, – кивнул Лепетухин. – Этого знать не могу. А старуха моя туга на ухо. Глазастая, без очков видит, а на ухо туга. Я вскочил с лавки, только бушлат накинул – и прямиком сюда. А тут уж все пылает. Огонь до неба. Поздно вещи-то выносить.
– А пожарные скоро приехали?
– Скоро, скоро, – закивал головой неулыбчивый Лепетухин. – Как все сгорело, так они сразу и приехали. Прямо тут же и приехали. Незамедлительно прибыли. Забор машинами поломали и стали все вокруг водой поливать из кишки. Из толстой кишки.
– И что, когда ты, Валентин, прибежал, все так сильно полыхало?
– Мы со свояком вместе прибежали, – сказал Лепетухин. – А полыхало уже сильно. Я тебе, Петя, так скажу: здесь весело горело.
– Весело, – кивнул Росляков. – Очень весело.
– То есть не весело… Но скоро. А мы со свояком стояли в сторонке, смотрели, как все того… Я-то сам огня шибко боюсь. У меня прямо этот, как его, животный страх закипает.
С досадой Росляков бросил окурок в лужу. Ясно, от бестолкового хмельного сторожа все равно ничего не добьешься. Болтает чушь, словно нарочно действует на нервы. Рослякову мучительно захотелось тут же, не сходя с этого места набить сторожу морду. Чтобы как-то отвлечь себя от этого желания, от зуда в кулаках, он снова, на этот раз по забывчивости, предложил Лепетухину, смолящему папиросу, закурить.
– Да, много имущества того, – Лепетухин поправил косо сидящую на голове солдатскую ушанку. – Много добра того… Даже картины на стенах висели. И телевизор был, и диван новый. Ну, почти новый. В цветочек. И даже лампа такая пузатая под абажуром. Такие в кино показывают. Как раз она, лампа, посеред спальной стояла. Много добра. Не перечесть всего…
Странная осведомленность сторожа, его информированность о предметах обстановки и интерьера профессорской дачи на минуту насторожили Рослякова. Он продолжал разглядывать пепелище, всерьез подумывая, а не сам ли Лепетухин, переборов, пересилив свой животный страх перед огнем… Не сам ли Лепетухин телевизор и почти новый диван того… Оприходовал. Тем более свояк рядом стоял, на пожар глазел. А другого народу вокруг ни души, как говорится, свобода действий. Ладно, черт с ними, с вещами – решил Росляков, снова чувствуя не вымещенный зуд в кулаках. Может, что и досталось сторожу, черт с ним. Снявши голову смешно по волосам плакать. Будем считать – сгорело. И диван в цветочек и лампа пузатая.
85 
