88 
– Может, я забыл на плите кастрюлю с кашей, уехал, – голова оставалась пустой, никакого объяснения не находилось. – Точно, вот сейчас как раз вспоминаю. Поставил кастрюлю с кашей, а сам уехал. Да, уехал пополнить запас. У меня как раз продукты кончились. Вот я и уехал. А каша осталась. На плите она осталась. – Выходит, это кастрюля с кашей рванула? – профессор отпустил руку от груди и схватился за голову. – Так рванула, что вся дача того… Что, у тебя в кастрюле взрывчатка лежала?
– Какая ещё взрывчатка? – Росляков, чувствуя, что краснеет, отвернулся. – Видимо, задуло газ, ну, и пошла реакция…
– Что ты бормочешь?
– Ничего, – Росляков зябко передернул плечами. – Да, и ещё вот что: я над плитой как раз свое бельишко сушил. Как раз постирался и сушил бельишко. Там носки висели, брюки тренировочные, трусы и кальсоны теплые. Может, это они и загорелись.
– Да, загорелись кальсоны, которые ты сушишь над горящей плитой, когда уезжаешь в город за продуктами. Разумеется, это загорелись кальсоны. А там уж и дом заполыхал. Ничего умнее ты не придумал. Самому уехать в город, поставить на огонь кашу, а над горящей плитой повесить свои вонючие кальсоны. Ничего умнее человеку просто в голову не придет.
– Честно говоря, я ничего не знаю, – Росляков рад был провалиться сквозь землю. – Не помню точно. Насчет кальсон я так только, версию высказал.
– Версию он высказал, – Николай Егорович всхлипнул.
– Я точно ничего не знаю. Уехал, возвращаюсь, на месте дома одни головешки. Пепелище, одним словом. Приезжали пожарные, все вокруг залили. Но, честно говоря, и тушить уже нечего было. Все сгорело ещё до их приезда. Одни головешки дымились, когда я вернулся. А пожарные только все залили водой, сломали забор, когда машины разворачивали. Они вытоптали весь участок. Словно полк солдат прошел. Словно армия прошла.
– О, Боже мой… И кусты роз тоже вытоптали? – профессор посмотрел на Рослякова с робкой надеждой.
– И кусты роз вытоптали. На этом месте, где были кусты, как раз пожарные машины разворачивались. Вообщем, они все там с землей сравняли.
– О, Господи… Так что, от дачи совсем ничего не осталось?
– Почему же ничего не осталось?
Росляков понял, что если сей же момент профессор не прекратит свои стенания, он, Росляков, застонет и заплачет вместе с ним. Еще Росляков подумал, что сейчас настало самое время, чтобы найти и сказать какие-то ободряющие слова, которые так ждет, которые так хочет услышать Николай Егорович, даже не ждет, он просит, он даже требует этих слов. Вот, сейчас самое время утешить профессора, самое время ободрить человека. Росляков глубоко задумался. Самое время… Сейчас самое время…
– Почему ничего не осталось? – повторил Росляков бессмысленный вопрос. – Очень даже много чего осталось. Ну, во-первых, труба печная стоит. Что с ней сделается? Стоит, как стояла, ей хоть бы что. Хоть пожар, хоть что… Правда, почернела вся, но стоит крепко. Ванна ещё осталась. Не сгорела. Тоже стоит на своих ножках среди пепелища. Тоже почернела вся, эмаль потрескалась. А как ничего…
– Боже мой, – профессор обхватил голову руками.
– И ещё что-то осталось. Ну, инвентарь всякий огородный… Лопата.
– Можешь не продолжать.
Не отпуская рук от головы, профессор раскачивался из стороны в сторону. Вдруг он застонал так громко и жалобно, что Росляков испугался. Он шмыгнул носом, сорвался с места, заметался по комнате, наконец, что-то сообразив, вылетел на кухню. Распахнув дверцу холодильника, покопался за пластмассовой шторкой, перебирая пузырьки с лекарствами и полупустые пачки таблеток, нашел валерианку. Налив в чашку воды из крана, он снял зубами крышку с флакончика и щедро плеснул в воду лекарство. Густой аптечный запах разлился по квартире. Росляков прибежал в комнату, держа чашку впереди себя на вытянутой руке, расплескивая её содержимое по полу. Николай Егорович стоял, крепко прижавшись ягодицами к нагретому батареей подоконнику, и тихо постанывал.
– Вот, это надо выпить. Обязательно надо выпить.
– Обязательно? Надо выпить? – переспросил Николай Егорович.
Росляков передал чашку в мелко дрожавшие руки профессора. Когда тот в несколько мелких глотков выпил лекарство, Росляков подхватил Николая Егоровича под локоть, хотел помочь добраться до кресла, но муж матери с неожиданной силой высвободил руку и сделал несколько шагов вперед и рухнул в кресло, вытянув ноги. Росляков выдержал длинную подобающую случаю паузу и, наконец, спросил:
88 
