Особенно,... 
102 
Сразу же после задержания Петрова, оперативники открыли дверь его квартиры в Замоскворечье изъятыми ключами, и перевернула там все вверх дном. Обыск провели по-тихому, без понятых, без протоколов и без участкового инспектора. Если понадобиться, мероприятие повторят, но с соблюдением всех формальностей. Результаты обыска, закончившегося поздним вечером, Антипова немного разочаровали. В квартире обнаружены два тайника, в которых Петров хранил наличку. В одном тайнике, устроенном в стене, под кафелем ванной комнаты, в герметичной сумочке из искусственной кожи лежали сто пять тысяч долларов сотенными бумажками.
В углу кабинета, под паркетом хозяин квартиры оборудовал второй тайник, там нашли сорок семь с половиной тысяч зеленых. Итого, сто пятьдесят две тысячи с мелочью. Хорошие деньги, тем более для безработного гражданина. В сейфе денег не оказалось, но там были долговые расписки трех довольно известных в столице людей, которые проходили по милицейской картотеке. И еще несколько блокнотов с карандашными пометками, которые еще предстоит прочитать и понять их смысл.
Однако в берлоге Петрова не обнаружили никаких документов, которые могли бы заинтересовать разведчиков, в компьютере тоже пусто, какие-то игры, игры и снова игры. В книжных шкафах множество иллюстрированных фотоальбомов о Праге, открытки, буклеты, путеводители. Короче, макулатуры много, но нет ни одного ценного документа.
Антипов спрашивал себя: возможно, задержание Петрова было ошибкой? Ведь, если разобраться, добытые операми улики ничего не доказывают. Ну, фотографии замка «Водичков». Ну, большие деньги в тайниках. Ну, записка, где некая безымянная женщина угрожает Петрову полицией и обращается к нему «пан Петер».
Однако кроме хлипких вещественных доказательств есть большая оперативная работа, проделанная разведчиками и сотрудниками ФСБ. Работа, которая вывела их именно на Петрова Михаила Алексеевича. Другой подозреваемый однофамилец, один из руководителей пивной фирмы «Астай» Петров Михаил Семенович, теперь вне подозрений. В последний момент выяснилось, что у этого Петрова не хватает фаланги безымянного пальца левой руки. А у пана Петера все пальцы на месте. Значит, других вариантов не осталось. Все сошлось на задержанном вчера Петрове.
Антипов прочитал составленный по его просьбе рапорт начальника караульной службы, где тот информировал руководство о поведении задержанного Петрова. Вчера в четырнадцать тридцать Михаила Алексеевича, переодетого во все казенное, поместили в одиночную камеру. По правилам внутреннего распорядка обитателям тюрьмы запрещалось днем лежать на шконке, можно лишь сидеть на табурете возле столика у окна, забранного «намордником» или ходить по камере. Петров ни разу не присел, он провел на ногах день, расхаживая из угла в угол. От обеда и ужина отказался.
Вечером Петрову выдали очки, у этого типа слабая дальнозоркость, без очков он читает с трудом. Кроме того, он по его просьбе принесли из библиотеки какую-то московскую газету недельной давности, Петрову захотелось почитать. Видимо, к этому моменту, к девятнадцати тридцати вечера, Петров наметил для себя линию поведения или план, которого будет придерживаться на допросе. Возможно и другое: он морально сломался. Как бы там ни было, Петров успокоился, больше не метался по камере, а сидя у столика, читал замусоленный газетный номер.
В десять вечера у Петрова отобрали очки, потому что ночью задержанным очки иметь не полагается. Раздавят каблуком линзы и порежут вены под одеялом, а контролеру отвечай. Петров лег на шконку, положив руки как положено, поверх одеяла, и ворочался до утра. Первая ночь в камере всегда самая трудная. Горит яркая лампочка, забранная железной сеткой, а жесткая койка, не пуховая перина в отчем доме. Утром Петров снова отказался от еды, но выпил чая с сахаром. Он больше не просил ни очки, ни газеты. Сидел на табурете, облокотившись локтями на стол и уронив голову в раскрытые ладони.
– Точно, он сломался, – сказал вслух Антипов.
– Что? – встрепенулся Беляев.
Подполковник сидел на стуле в углу следственного кабинета и листал рабочий блокнот.
– Я говорю: Петров сломался, – повторил Антипов. – С раннего утра он неподвижно сидит на табурете, обхватив лицо руками.
– Сомневаюсь, – покачал головой Беляев. – Такие люди, как этот Петров, быстро не ломаются. Что-то здесь не так.
В двенадцать с четвертью конвой привел Петрова. С разрешения Антипова задержанный сел на табурет. Петров не возмущался, не качал права и не требовал адвоката. Он сидел, поджав ноги под табурет, и медленно раскачивал корпус из стороны в сторону. Антипов, сделав вид, что копается в бумагах, украдкой вгляделся в лицо Петрова. Бессонная ночь в одиночной камере не прошла бесследно. Михаил Алексеевич выглядел паршиво. Под глазами синяки, кожа серая нездоровая, глаза тусклые.
102 
