41 
– Сколько ты сбросил с цены?
– Штуку, – без запинки соврал Морозов.
– Мог бы и поторговаться.
– Мог. Но в этом случае мы запросто проторчали бы тут еще неделю. Что ты собираешься делать? – Ждать, чего же еще, – Ануфриев поправил ворот черного свитера, надетого на голое тело. – Когда вернется Блин, разбанкуем бабки. Обо всем забудем и отправимся спать. – Я бы хотел забрать свою долю и уйти, – сказал Морозов. – Если ты не возражаешь. – Среди ночи куда-то переться, с такими-то деньгами? – Ануфриев впервые повернул голову, посмотрел на собеседника с любопытством. – Не боишься кого-нибудь встретить на дороге? И схлопотать кирпичом по репе?
– У меня ствол, – на всякий случай предупредил Морозов. – Чего мне бояться?
Ему не хотелось выходить под дождь, месить грязь до самой трассы, ловить попутную машину, чтобы добраться хотя бы до Ульяновска. Но оставаться на ночь в этом гостеприимном доме вместе с деньгами… Это вообще, история для слабоумных. Блинов – старый знакомый и ждать от него сюрпризов не приходится. Но этот Ануфриев со своими печальными серыми глазами, физиономией поэта и мышцами колхозного бугая, личность темная. Такому проломить чужую башку раскаленной кочергой все равно, что муху пришлепнуть. За две штуки он Морозова на шашлык разделает. А потом найдет в потайном кармане пиджака спрятанные девятьсот баксов и скажет Блинову: «Видишь, я крысу замочил».
Может статься, что к возвращению своего приятеля Морозов будет валяться в погребе на куче гнилой картошки. А этот дом к утру наверняка спалят. Принадлежит он то ли тетке, то ли какой-то дальней родственнице Ануфриева, не поймешь. Возможно, старушку уже прописали на кладбище или в огороде закопали, чтобы не путалась под ногами и не лезла с вопросами.
– Пожалуй, пойду, – подал голос Морозов. – Жене обещал пораньше обернуться. Да и надоело в этой вонючей избе сидеть. Пойду.
Ануфриев помолчал минуту. Вбивая кочергой снопы искр из горящего полена, он задумчиво смотрел на огонь.
– Не торопись, – сказал он. – Надо дождаться Блина. Ты ведь не старые ботинки на толчке продавал, а машину. Там на столе большие деньги. Мы их даже не считали. Как это так: я пойду?
Глава одинадцатая
Чебоксары. Ночь на 25 августа.
Дождь барабанил по крыше фургона «Фольксваген Транспортер» с логотипом неизвестной фирмы и надписью «Строительная пластмасса» вдоль кузова. Машина с выключенными габаритными огнями стояла на обочине асфальтовой дороги, в тени старого тополя, поэтому была почти незаметна со стороны. Темнота навевали тоску и мысли о бренности всего земного.
Время, кажется, просто забыло о том, что ему полагается двигаться вперед, а не стоять на месте. Колчин сидел в грузовом отделении фургона и таращился на мониторы, укрепленные на передней стенке. Рядом с Колчиным склонив голову на грудь, дремал Олег Решкин. В отдельном кресле беспокойно вертелся на скамье майор ФСБ Павел Васильевич Варенцов. Сегодня утром вместе с группой оперативников из восьми человек и двумя инженерами, отвечающими за работу оборудования и техническую поддержку операции, он прибыл из Москвы. Сзади за пультом сидели, нацепив наушники, тихо переговаривались два инженера, один худощавый черноволосый мужик, другой не первой молодости расплывшийся дядька по фамилии Смирнов. Он захватил из Москвы целый мешок с домашними пирогами и без остановки жрал, стряхивать крошки с седых усов на включенный магнитофон. Группа Варенцова должна выяснить, где отсиживаются менты Блинов и Ануфриев, немедленно задержать и допросить их. Затем, если такая необходимость возникнет и будет команда из центра, доставить задержанных в Москву. Первая часть операции прошла гладко. Днем на автомобильном рынке появился человек в коротком синем плаще и шляпе. Старомодный гардероб дополняли избыток золота: несколько массивных перстней, цепочка, толщиной с палец и две золотые фиксы во рту. Оперативник, назвавшийся Сергеем Васильевичем, показался Морозову серьезным клиентом. Покупатель, приценившись к джипу, полез в моторный отсек, затем долго копался в салоне, проверяя, не порвана ли кожаная обивка под чехлами. Ползая по салону автомобиля, Сергей Васильевич обработал так называемым «шпионским порошком» передние сидения. Этой штукой, изготовленной на основе нитрофенила пентадина, люминола и еще какой-то безвредной химии, пользовались в тех случаях, когда нужно было «пометить» объект, чтобы оперативники не потеряли его во время слежки. Не вступая в затяжной торг, Сергей Васильевич уплыл, пообещав вернуться часа через полтора вместе с женой. «Если супруга одобрит мой выбор, возьму машину», – пообещал он напоследок. Спасаясь от дождя, Морозов упал в водительское кресло и принялся смолить сигарету за сигаретой, терзаясь мыслью, что покупатель обязательно обманет, не вернется. Одетый в хлопчатобумажную куртку на подкладке и брюки из шерсти, хорошо впитывающие фракции «шпионской» пудры, Морозов вертелся на сидении и нервничал. Но Сергей Васильевич появился раньше срока, волоча за собой упитанную блондинку неопределенных лет с высокой прической, сотрудницу местного управления ФСБ. Когда сделку оформили и покупатель укатил на джипе, Морозова повели московские оперативники. Слежку пришлось прекратить на городской окраине, где Морозов вышел из автобуса и, меняя маршруты, путая следы, принялся бродить по узким улочкам, беспрестанно озираясь по сторонам и оглядываясь назад. Выждав время, оперативники пошли за объектом. Через специальные очки были видны микрочастицы пудры, осыпавшиеся с одежды в грязь и мокрую траву. Порошок оставлял зловещее багровое свечение. Казалось, человек, смертельно порезанный ножом, бродит по городской окраине, ищет и не находит место, где можно повалиться у забора, чтобы испустить последний дух. Уже стемнело, когда след привел к дому без номера в Солдатском переулке. За почерневшим глухим забором, среди старых яблонь одноэтажная постройка, правым углом вросшая в землю. Зашторенные окна светятся тускло, то ли электричество отключили за неуплату, то ли лампочку специально не зажигают. Через полчаса один из оперов, перемахнув забор, прикрепил к стволам деревьев камеры ночного видения и акустические приборы, позволяющие прослушивать внутренние помещения, и поспешил смыться тем же маршрутом…Не отрывая взгляд от мониторов, Варенцов ладонью вытер губы. Ничего интересного не происходило. Две камеры, миниатюрные приборы, не больше детского кулачка, закрепили с тем расчетом, чтобы в поле зрения попадало крыльцо, просматривалась окна и часть садового участка. Слева будка сортира, дровяной сарай с черным проемом вместо двери. Справа у ворот «пятерка» без номера. Промозглый вечер давно сменился глухой ночью. На мониторах можно разглядеть, как ветер гнет ветви сада, в одноэтажном доме по-прежнему не зажигают верхнего света, но, видимо, топят печь. На столе возле окна едва теплился фитиль керосиновой лампы, из трубы вылетают искры. Изредка на занавеску ложится человеческая тень и тут же исчезает. Для прослушки помещения использовали невидимые глазу лазерные лучи, сфокусированные на окнах. Приборы фиксировали вибрацию стекол от человеческого голоса, звуков передвинутого с места на место стула или упавшей со стола ложки. Когда начинался разговор, антенна ловила сигнал, компьютер в фургоне считывал его, перегоняя звуки в цифровой формат, отсекал лишние шумы. При такой-то технике, Варенцов и Колчин должны отчетливо слышать, как под полом скребутся потревоженные шагами мыши. Но проклятый дождь и ветер на корню губили передовые завоевания человеческой мысли. То ли не дрожали оконные стекла, выполнявшие функции некой мембраны, то ли оборудование давало сбои… Из динамиков выходил протяжный свист, какое-то гуканье или звуки, напоминающие удары кровельного молотка по жестяной крыше.
41 
