За месяц она отдохнет. А Субботину хватит этого месяца, чтобы отвести от Кати беду. На Кипре она будет в безопасности, хоть о ней не будет болеть сердце. Он рассчитается с Тарасовым. Или решит проблему как-то иначе. Как решит? Этого пока Субботин не знал. И этот кошмар, надо думать, закончится навсегда.
Максим неслышными шагами вошел в комнату, где переодевался отец. Субботин обернулся, на лице Максима блуждала пьяная кривая улыбочка.
– Ты что это вырядился, как петух?
Субботин вышел из себя.
– Ты спятил? – заорал он. – Водки обожрался?
– Что, отец, здорово тебя за яйца прихватили, если ты так дергаешься?
Субботин побледнел, сжал кулаки.
– Ты как разговариваешь? Я что тебе, сутенер? Или торговец наркотой?
Максим заржал по лошадиному, убрался в свою комнату и включил музыку на всю катушку. Он ведет себя вызывающе, и вот добился своего. Вывел отца из себя. Субботин вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Спустившись вниз, он не стал брать такси, а решил добираться на метро. На ходу хорошо думается. Он дошагал до метро и спустился вниз.
Но неприятности, навалившиеся с утра, не оставили его и вечером. В переполненном вагоне на него долгим неотрывным взглядом смотрела молодая неряшливо одетая женщина с засаленными волосами. Новый пиджак Субботина показался женщине вызывающе шикарным.
На четвертой обстановке женщина неожиданно плюнула в лицо Субботина. А затем ударила его по голове тяжелой сумкой.
В вагоне поднялась отвратительная заваруха, ругань и, наконец, завязалась драка между пассажирами. Субботину и на это раз досталось больше других. Пиджак разорвали в плече. Какой-то благообразный дед с седой бородой разбили Субботину губу своей палкой. Кто-то в давке испортили галстук темной жидкостью, пахнувшей скипидаром. Все могло кончиться значительно хуже.
Милицейский наряд, оказавшийся в другом конце вагона, едва успокоил драку.
Дело обернулось долгим объяснением в линейном отделении милиции. Субботину пришлось по несколько раз отвечать на одни и те же глупые вопросы какого-то сержанта молокососа. Наконец, в отделение явился капитан милиции с круглой, похожей на блин, физиономией. И стал задавать те же вопросы по новому кругу.
Женщина, плюнувшая в лицо Субботину, оказалась жалкой токсикоманкой, лишенной родительских прав. Ну, что с неё возьмешь? Штраф? Бабу заперли в тесную клетку, где она разразилась душераздирающими рыданиями и матерщиной. Но быстро отревелась, отматерилась и крикнула Субботину:
– И ты доживешь до времени, когда твой внук пойдет в школу, – орала токсикоманка. – И так начнет нюхать «Момент». А потом на иглу сядет. А потом сдохнет. Помяни мое слово: твой внук сдохнет.
Этот неутешительный прогноз окончательно добил Субботина. В конце концов, его отпустили, но вечер оказался безнадежно испорченным. Он чувствовал себя усталым и разбитым.
Субботин вышел из метро, когда над городом сгустились вечерние сумерки. Он взял такси, решив не ехать к Кате в разорванном пиджаке и загаженном галстуке. Решил вернуться домой. Сидя на заднем сидении такси, Субботин вытащил из кармана чудом уцелевшую в драке трубку мобильного телефона, набрал номер Уваровой. Извинился, что не сможет сегодня приехать, но не стал объяснять причин и рассказывать о происшествии в метро.
Сказал только, что приедет завтра утром в девять часов. У него есть для Кати приятный сюрприз.
* * * *
Когда Локтев съехал с шоссе на грунтовку, погода испортилась окончательно. Дорога размокла, глубокие колеи наполнились водой. Ветер гнал по низкому серому небу лохматые тучи, сеявшие на землю мелкий промозглый дождь. До выкопанных в поле ям не доехали всего метров триста.
Но Локтев решил, не рисковать. Если машина утонет в этой грязи, ничем её не вытянешь, тогда хоть в ближнюю деревню отправляйся, по непогоде, по дождю, ищи трактор.
Бузуев с руками, закованными в наручники, недвижимо застыл на заднем сидении и таращил пустые глаза в боковое стекло.
По дороге он придумал несколько, как ему казалось, спасительных фраз. Он хотел сказать: «У меня есть хорошие деньги, мы обо всем сможем договориться». Или: «Если решим дело миром, вы станете обеспеченными людьми». Бузуев начал разговор, когда выехали за кольцевую дорогу.
– Послушайте, – сказал он. – Послушайте…
Его никто не слушал. Локтев, сидевший за рулем, смотрел на дорогу. Старик в шляпе с застывшей физиономий сохранял бесстрастность мороженой рыбы. Все молчали.