49 
Он помог Локтеву раздеться, разобрать диван и ушел.
* * * *
Утром, стоя перед зеркалом, раздетый до пояса Локтев рассматривал повреждения на лице и груди.
Кровоточила глубокая ссадина на левой ключице, побаливало вывихнутое плечо. Еще тянуло правую ногу, разбитую при падении на капот автомобиля. Что ж, он жив и, в общем и целом, здоров. Но несколько синяков и царапин не в счет. Голова на шее, а шея, слава Богу, не сломана. Шея оказалась крепкой, голова ещё крепче.
Сильно портил внешний вид синяк под правым глазом, отливающий всеми цветами радуги. И ещё рассечение кожи над левой бровью. Плюс легкая контузия, которую невооруженным глазом не заметишь. Но это тоже не в счет.
Локтев заклеил пластырем ссадину над бровью. Царапины трогать не стал, пусть подсыхают. Как ни странно, сильнее всего пострадали обожженные огнем волосы. С правой стороны головы волос осталось совсем мало, над ухом обнажилась странная белая проплешина размером с детский кулак. Левую сторону головы огонь не тронул, довольно короткая стрижка выглядела так, будто её делали неделю назад. Впрочем, так оно и было.
– Ну и видок у тебя, – сказал Локтев своему отражению. – Дикий.
Покрутившись перед зеркалом, он решил, что с такой внешностью нельзя не то, что в театре, нельзя ночью в собственном дворе показываться. Он вышел из ванной, оделся, натянул на голову бейсболку и запер за собой квартиру.
Локтев, прихрамывая на ушибленную ногу, прошагал по улице целый квартал и убедился, что прохожие на него не оборачиваются. Через минуту он вошел в пустой зал парикмахерской и вежливо поздоровался с молодым мастером. Сев в кресло, Локтев стянул с головы бейсболку.
Парикмахер открыл рот и безмолвно уставился на опаленную огнем голову клиента.
– Что, такое не часто увидишь? – спросил Локтев.
– Не часто, – подтвердил парихмахер. – Что-нибудь с этим сделать можно?
Мастер, почесывая подбородок, обошел вокруг кресла.
– Даже не знаю, чем помочь. Видите, тут почти ничего не осталось.
Он прикоснулся к проплешине, показывая, где именно не осталось волос.
– А что с вами случилось?
– Травма на производстве, – соврал Локтев. – Авария и пожар. И взрыв.
– Единственный выход – побрить вас наголо, – подытожил наблюдения парикмахер.
– Раз это единственный выход – валяйте, – кивнул Локтев.
Глава одинадцатая
Субботний вечер догорал над Москвой рекой. Ветер разогнал редкие облака, и на желтом раскаленном небе, в солнечном мареве проступили молочные контуры молодого месяца.
Журавлев, облаченный в милицейскую форму с погонами майора, неторопливо брел через сквер к дому, в котором ещё недавно жил насмерть сбитый машиной Олег Иннокентиевич Мизяев. Журавлев спешил на встречу с родителями погибшего мужчины, и уже опаздывал к сроку, условленному по телефону. Надо бы прибавить шагу. Но двигаться быстрее Журавлев не мог. Разогнаться мешали черные форменные ботинки, которые оказались малы Журавлеву, по крайней мере, на размер.
Эту форму удалось купить у одного туберкулезного пьяницы, человека очень сомнительного и малознакомого. «Ты её хоть ни с убитого снял?» – спросил Журавлев у продавца. «Нет, с раненого» – отшутился тот. Журавлев долго примеривал форму, остался ей не доволен, но все равно отдал деньги. Других вариантов все равно не было.
Фуражка оказалась слишком просторной, все время сползала на уши, козырек нависал над самым носом. Китель со стороны смотрелся неплохо, но все-таки сидел в натяжку, был тесноват в спине, и, если хорошенько расправить грудь, блестящие пуговицы, державшиеся на честном слове, могли разлететься в разные стороны. А если руку резко поднять вверх, на рукаве наверняка разойдутся швы, выполненные из гнилых паршивых ниток.
А если сразу поднять вверх обе руки… Ох, об этом лучше и не думать.
Брюки с узкими лампасами, напротив, были слишком свободными. Они вздулись на коленях и мешком повисли на спине, давая основания думать, что задница прежнего владельца этой одежды напоминала абажур на проволочном каркасе. Такие абажуры в прежние времена висели над обеденными столами в приличных домах.
Ко всем своим прелестям форма пропиталась каким-то затхлым плесенным духом, будто её долгое время хранили в сыром погребе рядом с бочкой кислой капусты.
Журавлев обливался потом, сжимал под мышкой кожаную папку с бумагами и терпел. Собственно, именно так, нескладно, даже нелепо, и должна сидеть форма на настоящем кадровом милиционере. И пахнуть должна чем-то отвратительным, нечеловеческим, – пытался утешить себя Журавлев. И, кроме того, скоро все закончится, этот маскарад не надолго.
49 
