Особенно,... 
76 
– Открывай, сволочь, мразь, – диким не своим голосом заорал снизу Федоренко. Он топтался под окнами, не зная, что предпринять, как войти в избу. – Открывай, стрелять будем.
– Если вы из милиции, покажите документы, – проорал в ответ Бирюков. – Я порядки знаю. Нужны документы.
– Не морочь голову, скотина…
Бирюков не слушал, он подбежал к камину, зубами вытащил затычку из бутылки с керосином, выплеснул остатки жидкости в огонь. Из темного чрева камина вырвался высокий, едва ли не до потолка, столб огня. В комнату повалил черный дым. Стало так жарко, что на Бирюкове едва не вспыхнула рубаха.
Липатов топтался внизу крыльца, наблюдая, как оперативники, навалившись плечами, ломают дверь в сени.
– Еще, еще, еще раз, – командуя действиями подчиненных, кричал, срывая голос, лейтенант. – Еще раз…
Следователь видел, как из печной трубы полезла полупрозрачная струйка дыма. Уже через полминуты дым сделался гуще, плотнее. Из трубы повалили черные клубы, будто в печи горели резиновые покрышки.
– А ведь он доллары запалил, – Липатов почесал затылок. – Доллары…
– Что? – не расслышав, прокричал Федоренко.
– Говорю, он доллары жжет, – крикнул в ответ Липатов. – Быстрее. Быстрее дверь ломайте.
Опера по счету «три» разом навалились на дверь, выворотили из петель шурупы, ворвались в сени. На счастье здесь, под широкой скамьей, стоял ящик с плотницким инструментом. Лейтенант схватил тяжелый топор, крикнув «всем в сторону», принялся с остервенением рубить дверь, ведущую в комнату. Через пять минут все было кончено.
Следователь Липатов вошел в избу последним.
По комнате летали серые хлопья пепла. Бирюков в испачканной рубашке с разорванным воротом лежал на полу лицом вниз. Лицо в саже, из разбитого носа сочится кровь. Руки скрученны за спиной и закованы в наручники. Липатов присел на табуретку в углу. По комнате плавал удушливый керосинный дух. Мелкие хлопья пепла напоминали серый крупный снег. Липатов горько вздохнул. Вот тебе и операция «Багратион»… Опера все сделали по уму, предприняли, кажется, все меры предосторожности, не дали Бирюкову ни единого шанса. Но он все-таки сделал свое черное дело: заперевшись в избе, сжег в камине фальшивые доллары, главное доказательство, основу основ всего следствия. Господи, и откуда такая невезуха…
Федоренко, топтавшийся возле задержанного, неожиданно сорвался с места, выскочил в сени. Вернувшись с полным ведром колодезной воды, в два прыжка подскочил к камину. Липатов, до которого наконец дошел смысл происходящего, подскочил с табуретки, хотел крикнуть «стой, не делай этого». Но слова застряли в горле. Поздно. Сноровистый Федоренко уже выкатил ведро воды на горячие кирпичи. Пыхнуло жаром, из камина повалил пар, влажные клубы, похожие на облака, разошлись по комнате. Мгновенно в избе стало жарко и душно, словно в помывочном зале солдатской бани. Бумажный пепел, заполнявший камин, превратился в густую черную жижу. Эта грязь расплескалась по доскам пола, густо забрызгала лицо Бирюкова.
– Все сжег сука. Все, – Федоренко бросил на пол пустое ведро. – Обрывка, клочка бумажного не оставил. Ясное дело, керосина одного сколько вбухал. Вот же тварь какая, сука.
Он пнул задержанного ногой и, обливаясь потом, отступил к буфету. Поднял с пола пустую дорожную сумку из синтетической ткани, осмотрел накладные карманы, прощупал днище. Пусто, как и следовало ожидать. Липатов подумал, что образцы пепла, что еще несколько секунд назад находились в камине, пожалуй, можно было упаковать в герметичный пакет и назначить экспертизу материала. Вероятно, в пепле могли сохраниться бумажные волокна, микрочастицы краски, которую использовали для изготовления фальшивых купюр. Липатов, горько вздохнув, снова опустился на табурет, достал платок и протер влажное лицо.
– Эй, Багратион, – Федоренко поманил пальцем лейтенанта. – Поднимись на чердак и проверь все. Может, эта сволочь, там оружие спрятала. А вы, – капитан обратился к заскучавшим оперативникам, – мигом осмотрите сарай и курятник на дворе.
Глава тринадцатая
Максим Жбанов, сидел на веранде, думал о том, что скоро полдень и, пожалуй, самое время позавтракать, но кусок не лез в горло. Развалившись на стуле, Максим, не зная, чем себя занять, наблюдал, как по стеклам ползут серые дождевые капли. Время от времени он наклонялся к шахматной доске с расставленными на ней фигурами и делал очередной ход. Игра в шахматы с самим собой навевала такую тоску, что хотелось бежать, куда глаза глядят, но Максим не двигался с места, потому что бежать было некуда. Дождик зарядил еще ночью, небо обложили тучи, а от вчерашней удушливой жары не осталось и следа. Старые яблони в саду, опустив ветви, грустно шептались о скором конце света. Максим думал о том, что эта клятая дачная жизнь, это одиночество, когда Галина чуть свет садится в машину и уезжает на работу, а он целыми днями болтается по дому, смотрит телек или слушает радио, и не с кем словом перекинуться, скоро доведет его до какого-то дикого пещерного состояния.
76 
