Особенно,... 
98 
Сегодня голос Ирины звучал тускло, она не выразила радости от звонка Ремизова, едва его вспомнила и промяукала в трубку что-то невразумительное. Возможно, на горизонте маячил новый перспективный жених, возможно, одолели женские дела, но от встречи Ира отказалась.
– Может, голубь, как-нибудь в другой раз? – сказала она. – Только, голубь, не сегодня.
– А я так хотел увидеться, – сказал Ремизов, неожиданно испытав желание. – Соскучился в своей глубинке по столичным штучкам. Думал, вечерком мы потремся пупками и все такое прочее. А то бабки карман оттягивают, таскать их надоело.
При упоминании о деньгах женский голос сделался мягче.
– Сегодня никак, голубь мой, – своих любовников, всех без разбора, Ирина почему-то называла голубями. – Попробуй завтра вечерком. Может быть, я найду свободный часок.
– Сука чертова, – Ремизов нажал отбой и сунул трубку в карман. – Что б тебя кровью вырвало. Вот же бляди, а… И денег им уже не нужно. Свиньи московские.
Когда к парадному входу подкатила «Ауди» с затемненными стеклами, Ремизов икнул. Из машины вышли четверо мужчин и, спасаясь от дождя, забежали под «козырек» картинной галереи, кто-то нажал кнопку звонка. Дверь открылась так быстро, будто гостей уже ждали с другой стороны. Через пару секунд тротуар опустел. Ремизов перевел дух, подождал, когда уймется проклятая икота. Передернув затвор пистолета, выбрался из «жигуленка», дошагал до «Ауди» и ногтем поскреб стекло водительской дверцы. Сидевший за рулем бритый наголо малый лет двадцати пяти, вопросительно посмотрел на незнакомца и опустил стекло.
– Земляк, я тут немного заблудился, мне нужен переулок, ну, как там его, – Ремизов глупо улыбался. – Товарищеский что ли… У меня тут на бумажке все записано.
Он опустил руку в карман плаща, но вместо бумажки вытащил пистолет, ткнул стволом в верхнюю челюсть водилы. Другой рукой открыл дверцу.
– Двигайся на пассажирское место, – хриплым шепотом приказал Ремизов. – Держи лапки на коленях. Все делай медленно. Нам некуда торопиться.
Ремизов упал в водительское кресло, приставил ствол к бедру водителя, захлопнул дверцу.
– Ты кого сюда привез?
– Это бизнесмены. Они приехали за деньгами.
– Это быки, мать твою. Я что, слепой? А бизнесмены из них, как из говна котлеты.
– Я клянусь вам…
– Мальчик, если ты еще раз соврешь дяденьке, он очень расстроится и сделает тебе бобо, – пообещал Ремизов. – Я пальну в бедро, в трубчатую кость, затем прострелю бедренную артерию. И через пять минут твое тело утонет в кровавой луже. Где твоя пушка?
– У меня нет оружия. В багажнике лежит карабин. А я пустой.
Ремизов, протянув вперед свободную руку, ощупал молодого человека.
– Вам нужна машина?
– Мне нужна правда, сукин ты сын. Кто ждет твоих хозяев в «Камее»?
– Некто Архипов, он там главный, ну, по живописи. Он должен отдать какие-то деньги. Больше я ничего не знаю.
– Много денег?
– Наверное, немало. Мне точно не известно.
– Как тебя зовут?
– Боря. То есть Борис.
– Ну, надо же… Боря… Какое совпадение. У меня был кобель Боря, стафордширский терьер. Сдох в прошлом году, ах… Ну, точнее говоря, я его пристрелил сдуру, по пьяной лавочке, когда новый пистолет пробовал.
– Понимаю, – водитель вытер ладонью влажный лоб.
– Ни хрена ты не понимаешь, придурок. Ты слышал когда-нибудь такое имя: Леонид Бирюков?
– Ни разу. Честное слово.
– Хорошо. Мы вместе с тобой, мальчик, войдем в эту галерею. И ты познакомишь меня со своими друзьями. Ведь ты хочешь меня с ними познакомить?
– Очень, – водила облизал пересохшие губы. – Очень хочу.
***
Окна рабочего кабинета Архипова выходили в переулок, время от времени он подбегал к опущенным жалюзи, сквозь узкую щелку видел скучную городскую панораму, надоевшую до тошноты. Мокрый асфальт, усеянный желтыми листьями, дом на противоположной стороне улице, редких пешеходов. Он отходил от окна, падал в кресло, смотрел на часы. Рука сама тянулась к бутылке, но галерейщик сдерживал желание, приложившись к горлышку лишь однажды, сделал остановку. Горобец обещал приехать в пять тридцать вечера, но скоро шесть, а его все нет. Мог бы и поторопиться, кажется, он рассчитывает получить более двух миллионов долларов, а не пару тонн свиного навоза.
В галерее стояла тишина, какая бывает только ночью на кладбище. Бирюков сидел где-то в подвале, наверх не поднимался, телефон молчал, тикали напольные часы, словно отмеряли последние минуты жизни своего хозяина. Лишь однажды эту тишину нарушил какой-то ханыга в мятом плаще. Встав перед парадной дверью «Камеи» он принялся терзать звонок. Архипов вышел в холл, осторожно сдвинул жалюзи и долго рассматривал непрошеного посетителя. Возможно, какой-нибудь художник явился сюда, чтобы забрать картину, не проданную на прошлой выставке. Морда незнакомая, какая-то помятая, будто мужик провел бурную ночь в объятиях нимфоманки. Но Архипов не может знать в лицо каждого придурка, который выставляет свою мазню в его галерее. Человек позвонил последний раз, смачно плюнул под ноги, развернулся и ушел.
98 
