38 
В следующую секунду он повалил ее на траву. Его поцелуй, горячий и требовательный, казалось, лишил ее легкие последней капли воздуха. И вдруг Кэтрин поняла, что целует его в ответ. С ней происходило нечто совершенно непонятное: ее тело взбунтовалось, не слушалось ее, и с ним творились чудеса — всю ее объял огонь, по спине бежали мурашки, ею овладевала истома…
Доминик прижал ее к земле, целовал ее, но теперь нежнее, лаская языком ее губы, раздвигая их. Он гладил ее и ласкал, поддразнивая, возбуждая, и в ласках его больше не было гнева. Кэтрин застонала. Когда он отпустил ее руки, Кэтрин, вместо того чтобы оттолкнуть его, погрузила пальцы в черные кудри.
— Ах ты, рыжий котенок, — шептал он, — ты тоже этого хочешь.
Кэтрин мотнула было головой, но рука его накрыла ее грудь, сжала нежно сквозь тонкую ткань. Сосок под его ладонью поднялся и отвердел, и Доминик стал играть с ним, то сжимая, то отпуская. Она чувствовала его отвердевшую плоть, прижатую к ее бедрам, но горячая сладость его поцелуев заставляла забыть о страхе, она выгибалась ему навстречу, вместо того, чтобы брыкаться изо всех сил.
Она чувствовала, как рука его скользнула в вырез блузки, ощутила шероховатость ладони на коже. Тело ее горело от ласки. Когда он оторвался от ее губ и, опустив голову, поцеловал ее грудь, сердце Кэтрин забилось быстро и сильно, как птица, которая хочет вырваться из клетки.
— Нет, — зашептала она, — ты обещал…
Но он снова целовал ее в губы. Коснулся ладонью бедра под юбкой. Кэтрин задрожала. На ней не было ничего, кроме этой красной юбки, ничто не могло защитить ее от его теплых опытных пальцев. Она чувствовала их на самой нежной части ног, чувствовала, как медленно продвигаются они вверх, к самой сердцевине се тела.
— Доминик, прошу тебя, — прошептала она, пытаясь остановить его, но его руки продолжали творить волшебство. Они касались мест, которых до сих пор не касался ни один мужчина, гладили и раздвигали атласные лепестки ее плоти, пробираясь внутрь. — Господи, — простонала Кэтрин, зная, что вскоре он получит то, что хочет, скоро она захочет этого не меньше, чем он. — Ты сказал, что не станешь принуждать меня, — взмолилась Кэтрин. — Я спасла тебя, а ты берешь то, что я не хочу отдавать.
Пальцы его замерли, и Кэтрин невольно вздрогнула от разочарования.
— Ты хочешь этого так же, как и я, — сказал он грубо.
Господи, ничего на земле не хотелось ей сейчас сильнее.
— Мы не всегда можем делать то, что нам хочется, — прошептала она.
— Позволь мне любить тебя, Катрина.
Пальцы его вновь скользнули внутрь, лаская, искушая, обещая неземное наслаждение. Кэтрин сжала ноги.
— Нет, прошу тебя, не плати мне злом за добро.
Рука его двигалась нежно, лаская, дразня. Кэтрин бессознательно подалась навстречу этим умным опытным пальцам.
— Против твоей воли? — тихо переспросил он.
— Поколоти меня, отстегай плеткой, но только не заставляй делать то, о чем я потом очень пожалею.
В первый раз Кэтрин заметила его неуверенность.
— Почему ты должна пожалеть об этом? — Доминик выпрямился. — Потому что я цыган?
«Потому что ты сам дьявол».
— Да! — Хоть какая-то отговорка. — Я англичанка, а ты всего лишь жалкий цыган!
Взгляд его потух. Там, где минуту назад пылала страсть, теперь было лишь отвращение.
— Прошу простить, миледи. Я не думал, что вы находите мое общество столь неприятным.
С брезгливой миной он вытащил руку из-под юбки и, откатившись в сторону, встал и стряхнул грязь с одежды.
Кэтрин села. Лицо ее пылало то ли от страсти, то ли от смущения, то ли от стыда. Боясь даже взглянуть на него, она быстро встала и пошла в лес, туда, где оставила привязанной лошадь.
— И куда ты идешь? — Доминик схватил ее за плечо.
— Взять лошадь, — ответила Кэтрин, откинув со лба волосы. — Твоя, кажется, пропала.
— Из-за тебя, между прочим.
Однако он отпустил ее, и она пошла в лес. Сейчас самое главное — успокоиться. Когда Кэтрин вернулась с жеребцом, она уже могла взглянуть в глаза Доминику. Однако сердце ее по-прежнему тяжело ухало, грудь все так же покалывало, а между ногами все горело.
Все выдавало в ней недавно испытанную страсть, все говорило о том, что страсть эта жива в ней и сейчас.
И не было способа исправить то, что было разрушено ее словами.
Кроме того, она понимала, что жизнь не кончается этой ночью, что жизнь ее, графини Арундейл, принадлежит ее роду, ее стране, Англии. Страсть к мужчине, любому мужчине, за которого она не могла выйти замуж, была для Кэтрин запретной.
38 
