102 
Андрей вдохнул прохладный воздух. Запах леса, влаги, дыма… и того варева, что состряпала Антонина. Интересный глюк. Если он в забытьи, то почему так отчетливо мыслит? Если это реальность, то откуда ощущение кукольности окружения?
Тут Андрей сообразил, в чем дело. Звуки! Их не было! Ни шума ветра в кронах, ни самого ветра, ни криков ночных птиц. Только потрескивание горящих сучьев и невнятное пение бородача. Ласковин посмотрел на него, надеясь, что тот объяснит происходящее. Двойник не обращал на Ласковина внимания. Полировал нечто, похожее на пряжку, кусочком кожи, мурлыкал себе под нос.
«Дает мне возможность адаптироваться»,– подумал Ласковин.
Строгое чужеродное слово «адаптироваться» неожиданно придало уверенности.
Ласковин пригляделся к сидящему напротив. Да, они похожи. Не только внешностью, но и осанкой, мимикой… На бородаче была просторная рубаха и черные, похоже, кожаные, штаны. Сапоги, короткие, ярко-красные, стояли рядом. Двойник их снял, оставшись босиком. Голенище одного из сапожков смялось, второе стояло прямо. Из кармашка, сбоку, торчала изогнутая рукоять ножа.
Двойник поднял голову, подмигнул и опять вернулся к своему занятию.
Тут Андрей заметил круглый шлем, надетый на воткнутую в землю палку, и кольчугу, распяленную на рогатке. Колечки кольчуги поблескивали, словно измазанные маслом.
«Витязь»,– возникло в мозгу подходящее слово.
Если есть витязь, то еще рядом должен быть меч, да и лук тоже. Андрей более-менее представлял, какое вооружение пользовали ратники в старину. Да еще конь! Андрей напряг слух, но ни фырканья, ни шороха перемалываемой зубами травы не услышал. Какие еще звуки может издавать лошадь? Скрип? Нет, это скрипел большущий мешок, подвешенный к ветви позади двойника, там, где лежала тень.
Бородач отложил работу, поднял глаза на Ласковина.
– Что смутишься, братко? – проговорил он собственным голосом Андрея, знакомым по магнитофонным записям.– Тяжка твоя доля? Бежит от тебя победа?
– Непобедимость – в себе самом, возможность победы укрыта в противнике! – процитировал Ласковин, желая тем самым «прощупать» бородача, иллюзию.
Двойник покачал головой. Две золотые серьги у него в ушах задвигались крохотными маятниками.
– То не наша речь,– сказал он.
– Но это верно.
– Ты – господин! – с одобрением произнес бородач.– Владыка.
– Не думаю,– возразил Андрей. Но слова двойника ему польстили.
«Иллюзия!» – напомнил он себе.
– Что есть владыка? – спросил бородач.
Андрей промолчал, полагая вопрос риторическим. И верно.
– Что есть господство? – продолжал двойник.– Господство есть узда и ограда.
Крепкую шею бородача обвивал золоченый шнур, исчезавший под рубахой. Что на нем? Крест? Вряд ли.
– Есть свое и есть свои,– задумчиво, будто бы сам с собой, говорил двойник.– Солнце есть, земля, люди. Мир. Есть Мир (именно «Мир», с большой буквы – так он произнес) – своим. Чужие – вне его. Сокрушители. Ты – владыка, Ты – Мuров, люди – твои. Их жизнь – твоя. Ты даешь ее. Так по правде.
– Жизнь – от Бога! – возразил Андрей.– Нет у человека права на чужую жизнь!
– Бог? – произнес двойник с ноткой сомнения.– Какой Бог? Твой? Или чужой?
– Бог един! – сказал Ласковин.
– А хоть и так! Своих выдать не смей!
– К чему клонишь? – спросил Ласковин.– Чего от меня хочешь? Говори прямо!
– Прямо, владыка, даже стрела не летит! – усмехнулся бородач.– Тебе ль не знать? Нет града без стен!
– Наши города без стен,– сказал Ласковин.
– Знаю. Ты – их ограда. Но чужие входят и творят что пожелают. Трудно тебе. Мир – твой. Власть – твоя отроду. Но ни дружины нет у тебя, ни права. Чужие выбирают властителей под стать себе. Чужие тянутся к чужому, и в личинах они, как плясуны на пиру. Только Бог узнает их и указует владыке: убей! Но ты, господин, не слышишь. И надобен тебе пес, чтобы чуял злое!
– Не понимаю,– признался Андрей.
– И дан тебе пес,– не обращая внимания на его реплику, продолжал двойник.– Бог нашепчет ему, он облает, ты убьешь.
Андрей вдруг сообразил, на кого намекает бородач,– на отца Егория! И, рассердившись, собрался ответить резко, но… что толку оскорблять того, кто не понимает.
А двойник не понимал. Он был убежден в своем, и ему было хорошо в своем убеждении. Но и сила у него была – от убеждения – поболе, чем у Ласковина.
– Не пес он мне, а наставник! – сказал Андрей.
– Ты господин,– терпеливо произнес бородач.– Ты разишь. Ты – нашего корня. Но приходит чужак и говорит: пойдем возьмем поля соседа твоего – и ты идешь. Может ли дикий конь жить в чащобе? Может ли белка рыжая, огневая, в поле пропитаться? Но петляв зверь, и запах его тебе неведом. Глянь сюда!
102 
