– Здоровье твое восстановим,– продолжал тот.– Душу укрепим и потрудимся с Богом! Спокойной ночи, Андрюша!
– Спокойной ночи,– эхом отозвался Степаныч.
– Спокойной ночи! – ответил Ласковин и отправился наверх. Заснул без всякого снотворного, надо сказать.
Примерно через полчаса после ухода Андрея Смушко отложил газету и посмотрел на своего духовного отца. Отец Егорий по вечернему обыкновению читал Писание. Лицо при этом держал строгое, сосредоточенное и сидел прямо, словно бы подтянувшись.
– Батюшка,– произнес Смушко.– Извини, отрываю тебя, хочу спросить…
– Да? – благожелательно откликнулся отец Егорий.
– Зачем тебе этот парень?
– Нужен,– голос Игоря Саввича стал строг.– Всякая душа человеческая нам надобна!
– Я спросил,– терпеливо и мягко проговорил Смушко,– не для чего нам эта душа, а для чего тебе этот парень? Только не сердись! – поспешно добавил он, увидя, как встопорщились брови отца Егория.– Вижу ведь: место особое при себе ты ему назначил.
– Глазастый,– буркнул Игорь Саввич.– Ревнуешь, староста?
– Бог с тобой, батюшка! – воскликнул Смушко.– Какая тут ревность? Беспокойство одно… Но немалое беспокойство!
– Выкладывай!
– Он опасен! – заявил Смушко.– И дело с ним иметь нелегко будет.
– Глупости! – отрезал отец Егорий.– Грехи я ему отпустил, и ответ теперь перед Господом – мой. А человек он не порченый, то я знаю!
– Не о том речь,– возразил Степаныч.– Батюшка, послушай меня! Вот собака такая есть – бультерьер…
– Этот, что мордой на носорога похож? Ну, знаю. Ты мне зубы не заговаривай!
– Погоди, батюшка, дослушай! Хотел я таких собачек для общины нашей приобрести, в охрану…
– У тебя на этой охране – бзик! – Игорь Саввич покачал головой.
– Да слушай же ты, наконец! – не выдержав, возмутился Григорий Степанович.
– Слушаю, слушаю.– Отец Егорий ухмыльнулся в бороду.– Бультерьер, значит?
– Вот именно. Предан, бесстрашен, а если вцепится, умрет – не отпустит! Хотел купить, да отговорили меня. Порода, говорят, неустойчивая стала: то слишком добрые вырастают, то, наоборот, неуправляемые. На хозяина кидаются даже, а зазеваешься – насмерть невинного человека искалечат. Пришлось вот этих немецких волков завести, хоть и не люблю их. Так я к чему веду: Андрей – человек неплохой. Вежливый, образованный, о правде понятие имеет, но свое понятие. А взорвется – костей не соберешь. Неуправляем!
– Порода, говоришь, неустойчивая? – усмехнулся отец Егорий.– Учту. Однако ж, может, не беспокойство это, а потребность к действию? Жизнь, а?
Степаныч пожал плечами.
– Ладно,– сказал отец Егорий.– Есть и то еще, о чем говорить не собираюсь. Даже тебе. А оттеснить его от меня и не думай! Я сам бультерьер: вцеплюсь – не отпущу. Дошло?
– Вполне,– ответил Степаныч.– Я ведь думал: знаю, чего ты не знаешь. Прости, возомнил!
– Не винись! – возразил Игорь Саввич.– Что беспокоишься о нас – спаси Бог! Но не беспокойся. Помнишь, я сказал тогда в машине? Этот человек – мой! Разве я знал обо всех этих делах его? Знал?
– Нет, не знал,– согласился Степаныч.– Но ведь от таких дел люди лучше не становятся.
– Что Бог выбирает, то человеку не отменить! – произнес отец Егорий наставнически.– Хочу, чтоб ты понял, хорошо понял, Гриша! Потому что из ближних моих – ты самый ближний. И никто между нами не встанет!
– Да что там, батюшка,– пробормотал Степаныч, пряча глаза, чтобы скрыть выступившую влагу.– Десять лет друг друга знаем, с первого дня, как ты служить к нам пришел! А паренек мне понравился, я же сказал!
– Ну вот и хорошо,– кивнул отец Егорий.– Хочешь, вслух почитаю, из Петра Апостола?
И, не дожидаясь ответа, начал:
«Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель. И многие последуют их разврату, и через них путь истины будет в поношении. И из любостяжания будут уловлять вас льстивыми словами: суд им давно готов, и погибель их не дремлет…»
Во многом был прав Степаныч, во многом, и отец Егорий понимал это. Тем более что сам исповедовал Ласковина и знал, каков он внутри. Но то был – знак. И хотелось отцу Егорию видеть в Андрее невидимую Божью Десницу, что подталкивала его! Потому что был Ласковин борцом, тем, кому действовать силой куда более подобает, нежели священнослужителю. И раз уж должен отец Егорий стать карающим Зло, так пусть рядом будет тот, кому сие на роду написано.