— Уверен, вы бы не позволили этому произойти.
— Увы, боюсь, что в данном случае я оказался бы бессилен, — печально возразил Морган. — Мне недостает вашего опыта, вашей ловкости, если хотите, ваших знаний и умения в политической сфере — по крайней мере пока недостает. И ваша смерть поставила бы под удар все, чего мы сумели достичь. Но что я совершенно отказываюсь понять, это как можно было ставить буквально все под удар ради женщины, черт побери!
— Что вы сказали? — требовательно спросил Росс. — Вы считаете, что я гнался за преступникам по крышам ради женщины?
— Да-да, из-за мисс Сидней, — произнес Морган, глядя в упор на судью. — Вы сильно изменились с тех пор, как она появилась у нас, и сегодняшнее происшествие — наглядный тому пример. Не буду притворяться, будто мне понятен ход ваших мыслей…
— Благодарю вас, — мрачно отозвался сэр Росс.
— Однако ясно, что вы пытаетесь разрешить какую-то проблему. И как мне кажется, она проистекает из вашего интереса к этой особе. — После этих слов суровое выражение лица Моргана несколько смягчилось, и он посмотрел на главного судью с нескрываемым любопытством. — Если она вам нужна, то сделайте ее своей, — спокойно произнес он. — Бог свидетель, она отдастся вам с великой радостью. Только слепой, наверное, еще этого не видит.
Росс задумался, но ничего не ответил. Он не привык копаться в собственной душе, предпочитая изучать чувства и движущие мотивы действий других людей. К собственному, и притом весьма малоприятному, удивлению, он понял, что Морган прав. Он действительно действовал как мальчишка, безрассудно, движимый желанием и отчаянием, а возможно, и чувством вины. Ему казалось, что его жена умерла уже давно и боль утраты за прошедшие со дня ее кончины пять лет уже успела стихнуть. Но теперь он все чаще ловил себя на том, что не думает о ней по нескольку дней подряд. Нет, он по-прежнему любил Элинор всей душой. Однако память о ней с каждым днем становилась все слабее и бледнее, особенно с тех пор, как на Боу-стрит появилась София Сидней. Росс никак не мог припомнить, чтобы его когда-то с такой же страстью тянуло к супруге. Нет, эти чувства было даже как-то неприлично сравнивать, и все же, и все же… Элинора была такая хрупкая, такая болезненная и бледная. София же так и лучилась здоровьем.
— Мой интерес к мисс Сидней касается только меня, — сухо произнес он, повернув к Моргану бесстрастное лицо. — Что же до моего, скажем так, несколько рискованного поступка, имевшего место сегодняшним вечером, то обещаю вам, впредь я постараюсь ограничить себя действиями исключительно умственного характера.
— А поимку преступников оставите сыщикам — так, как меня учили, — строго напомнил Морган Грант.
— Да. Однако позвольте с вами не согласиться — я не считаю себя незаменимым. Недалек тот час, когда вы с легкостью замените мою персону на этом посту — как говорится, примерите мои ботинки.
Морган улыбнулся и посмотрел на свои огромные ноги.
— Что ж, пожалуй, вы правы. Куда труднее будет тому, кто придет на смену мне. Вот с кого мои ботинки будут то и дело сваливаться.
Раздался негромкий стук в дверь, и в комнату довольно робко вошла София. Она была немного растрепанной — кое-какие пряди, которым надоели шпильки, выбились из прически — и оттого еще более соблазнительной. В руках у нее были небольшой поднос, накрытый тарелкой, и стакан, в котором, судя по всему, была ячменная вода. Несмотря на усталость и боль, Росс Кэннон тотчас почувствовал, как у него улучшилось настроение.
София приветливо улыбнулась Моргану:
— Добрый вечер, сэр Грант. Если вы желаете поужинать, мне не трудно принести сюда еще один поднос.
— Нет, нет, благодарю, — столь же учтиво ответил Морган. — Я возвращаюсь домой к супруге, которая меня уже давно ждет.
И, попрощавшись с обоими, сэр Морган поднялся со стула, намереваясь уйти. Однако, дойдя до двери, задержался и поверх головы Софии посмотрел сэру Россу в глаза.
— Подумайте о том, что я вам сказал, — добавил он многозначительно.
Плечо сильно болело, и сэр Росс спал неспокойно. Он то и дело просыпался и даже начал подумывать о том, не принять ли ему ложку опийной настойки, что стояла на ночном столике. Однако в конце концов передумал, потому что не хотел проснуться с тяжелой головой. Вместо этого он подумал о том, что София спит всего через несколько комнат дальше по коридору, после чего принялся изобретать предлоги, чтобы позвать ее к себе. Ему было тоскливо одному в постели и неудобно, и ему хотелось ее. От поспешного поступка его удерживала только одна вещь — осознание того, что ей тоже нужен сон и отдых.