— Ник! — вдруг спохватилась она, случайно бросив взгляд на часы, стоящие на каминной полке. — Господи, мы же опоздаем!
— Куда? — удивился он, даже не подумав отстраниться от ее соблазнительного тела.
— Софи и сэр Росс пообещали приехать к десяти. Мы едва успеем умыться и одеться… Да отпусти же меня, времени в обрез!
Насупившись, Ник отодвинулся, и Лотти выбралась из-под него.
— А я хотел поваляться подольше.
— Нельзя, нельзя! Сначала мы осмотрим дом вместе с Софи и сэром Россом, и ты, конечно, будешь вести себя как подобает: похвалишь сестру, поблагодаришь ее за неоценимую помощь, а ее мужа — за щедрость. Потом мы устроим для гостей ранний ужин и проводим их в Силвер-хилл.
Ник наблюдал, как она спускает ноги на пол.
— Значит, они уедут только через двенадцать часов? Не уверен, что я продержусь так долго. Меня так и тянет к тебе.
— В таком случае тебе придется найти способ… — Лотти выпрямилась и вскрикнула.
— Что такое? — встревожился Ник. Лотти покраснела от макушки до пят.
— Больно… Знаешь, в тех местах, где обычно не болит…
Ник сразу все понял. Гордая улыбка тронула его губы, но он потупился, попытавшись изобразить раскаяние.
— Прости… это последствие тантрической любви.
— А это еще что такое? — Лотти с трудом доковыляла до халата, который с вечера повесила у камина, и поспешно закуталась в него.
— Древнее индийское искусство, — объяснил он. — Ритуал, цель которого — продлить сношение.
Лотти вспыхнула, вспомнив, что он делал с ней ночью.
— Да, оно и вправду продлилось…
— Ненамного. Мастера тантры способны совокупляться по девять-десять часов подряд.
Лотти в ужасе приоткрыла рот:
— И ты так смог бы, если бы захотел?
Ник поднялся с постели, совершенно не стесняясь своей наготы, заключил ее в объятия и ткнулся носом в шелковистые светлые волосы, которые Лотти на ночь свободно заплела в косу.
— С тобой я не прочь попробовать, — заявил он и улыбнулся, прижавшись щекой к ее виску.
— Нет уж, спасибо! Я и без того еле хожу. — Она коснулась его соска. — Боюсь, с освоением тантрического искусства придется повременить.
— Правильно, — добродушно поддержал Ник, — есть много других занятий. — И он соблазнительно понизил голос:
— Ты даже представить себе не можешь, какой у меня богатый опыт и фантазия!
— Этого я и боялась, — вздохнула Лотти, и Ник рассмеялся.
Он обхватил большой ладонью ее затылок, заставляя запрокинуть голову. Лотти изумило выражение его глаз, напоминающих бездонные синие колодцы. Он тянулся к ее губам медленно, словно опасаясь, что она отвернется, и Лотти вдруг поняла: он опасался, что ее желание целовать его улетучилось с первым лучом солнца. Крепко обняв Ника, она смежила веки и подставила ему приоткрытые губы.
* * *
С того дня время понеслось так стремительно, что Ник не успевал опомниться. Его признание и удивительный ответ Лотти изменили его жизнь. Лотти следовало бы испытать отвращение, а она по-прежнему обнимала его, охотно принимала его ласки. Ник не понимал, в чем дело. Он пристально наблюдал за женой, стараясь уловить признаки того, что она уже раскаивается в своем замужестве и корит себя. Но Лотти даже не пыталась оттолкнуть его. Она открылась ему и душой, и телом. Ее доверие порой внушало Нику страх — как и его потребность в ней. Впервые в жизни он позволил себе до такой степени утратить независимость, и уже ничего не мог с собой поделать.
Оставалось лишь примириться с неизбежным. С каждым днем Ник уходил все дальше по опасной, но такой манящей тропе к счастью. Его перестали мучить сомнения и томить неосуществимые желания. Впервые в жизни он обрел душевный покой. Даже кошмары больше не преследовали его. Давным-давно он не засыпал так крепко, а если и видел сны, то просыпался, убеждался, что Лотти жмется к нему, рассыпав по подушке волосы, и снова погружался в приятную дремоту. Никогда еще он не жил так праздно — валялся в постели, предавался любви с женой, подолгу ездил верхом или гулял вместе с ней, даже устраивал пикники и радовался, хотя мог бы приносить людям пользу, оставшись в Лондоне с Морганом и товарищами!
Порой старый дом нагонял на него тревогу, напоминал о фамильной горячности и любви к риску. Ник не знал, каково это — быть виконтом, чувствовал себя в поместье не в своей тарелке, хотя и помнил его с детства. Пресловутое предписание не стало взмахом волшебной палочки. Какой бы ни была кровь Ника, в душе он оставался уличным мальчишкой.