Особенно,... 
80 
Все слова были сказаны, Краснопольский поднялся из-за стола, протянул руку. После короткого разговора хозяин дома выдохся и выглядел совсем паршиво, будто не языком ворочал, а мешки с цементом таскал. Приз шагнул к двери, поймав себя на мысли, что по-прежнему боится поворачиваться к Исаеву спиной. Да, Фанера смотрится как старый мухомор профессор, усталый и больной, но это одна видимость. В натуре он все тот же крутой чувак, для которого загубить человеческую душу, все равно, что чаю с малиной выпить.
***
Лариса Демидова вернулась домой позже обычного. Миновав пост охраны, она вошла в вестибюль тридцатиэтажного небоскреба стоявшего неподалеку от набережной Москвы реки, остановилась у стойки, за которой дежурили две приветливых консьержки и спросила, не оставлял ли кто ей письмо или записку. Старшая консьержка ответила, что буквально полчаса назад заходил какой-то симпатичный мужчина по имени Дмитрий Радченко, записок он не оставлял, но на словах просил передать: есть разговор не для чужих ушей. Завтра чуть свет он выезжает в какое-то лесничество, звонить ему не надо, ни на мобильный, ни по домашнему телефону. Когда Радченко вернется, он сам найдет возможность связаться с Ларисой и все расскажет.
— Очень интересный мужчина, — облизнулась консьержка. — Такой милый. И воспитанный.
Не дослушав, Лариса прошла по огромному светлому холлу к лифтам, взлетев на последний этаж, где помещались всего две квартиры, открыла дверь магнитным ключом, сбросив кожаную куртку в прихожей, замерла и прислушалась. Тишина, как на кладбище. Повар и домработница давно ушли, отец, привыкший засиживаться в своем домашнем кабинете до поздней ночи, видимо, ковыряется в бумагах. А мать Ольга Петровна, устроившись в спальне на кровати, читает очередной авантюрный роман. Лариса на пять минут заперлась в ванной комнате, вышла оттуда, переодетая в шорты и майку. И нос к носу столкнулась с матерью. Ольга Петровна включила в коридоре верхний свет.
— Лариса, почему ты так поздно? — спросила она, нервно теребя поясок шелкового халата, расшитого павлинами и простроченного золотой ниткой. — Я волнуюсь уже с восьми часов.
— Мама, не начинай все сначала, — Лариса опустила глаза, как провинившаяся ученица. — Я ведь взрослый человек.
— Взрослый человек… Это тебе только кажется, моя девочка.
Ольга Петровна хотела обнять дочь за плечи, притянуть к себе и поцеловать в щеку, но Лариса ловко уклонилась от объятий.
— Я переживаю за тебя, Лариса, — лицо матери сделалось напряженным. — Ты поздно возвращаешься. Прости, но ты ужасно выглядишь. Ты ничего не хочешь мне сказать? Случилось что-то скверное?
Лариса, плотно сжав губы, покачала головой.
— Детка, пойдем в гостиную или на кухню, — мать попыталась улыбнуться, хотя хотелось плакать. — Мы просто посидим, заварим твой любимый чай. И пошепчемся. Мы же женщины, нам нужно шептаться. Ну, как в старые добрые времена.
— Прости, мама, — Лариса покачало головой. — Я хочу побыть одна. Что-то устала и нездоровится.
Мать отступила в сторону. Закрыв дверь в свою комнату, Лариса повернула ключ, включив настольную лампу, вытащила из сумки ручку и дневник, который начала вести два года назад. Если раньше ее записали в ежедневнике ограничивались двумя-тремя короткими фразами, и касались в основном байкерских дел, то теперь, история похождений Бобрика, захватившая Ларису с самого начала, была расписана самым подробным образом, и облечена в форму документального триллера.
"Сегодня после окончания утренней репетиции до десяти вечера в квартире на Волгоградке дежурила я, — писала Лариса. Ожидание затягивается, но по-прежнему ничего не происходит. Я всего пару раз отходила от окна, откуда автомобильная стоянка просматривается вдоль и поперек. Перекусила в кухне и снова вернулась в комнату, через бинокль, установленный на штативе, стала смотреть на будку сторожа. Сердце неожиданно екнуло.
У полосатого шлагбаума остановился черный бумер седьмой серии. Машина встала так, что передка с моей позиции совсем не видно, номер автомобиля я не смогла ни сфотографировать, ни запомнить. С водительского места вылез мужчина лет тридцати пяти, черноволосый, лицо вытянутое. Одет в коричневый костюм, ботинки из комбинированной кожи со светлыми вставками. Он неторопливо подошел к будке охранника, постучал в застекленное окно. На свет божий выполз заспанный дядька в зеленой камуфляжной куртке, на офицерском ремне болтается резиновая палка и кобура, очевидно, набитая несвежими носками или ветошью.
80 
