Особенно,... 
89 
— Блин. Это я уже слышал. Что я совсем дебил по-твоему, повторяешь мне по сто раз одно и то же? Или ты дебил? Ну, кто из нас?
— Конечно… Не вы.
Поветкин уже не слушал собеседника, он слушал свое сердце, тяжело бухающее в груди. Эдуард Павлович был уверен, что с первого еж взгляда может составить правильное мнение о ком угодно. И вот он ошибся, в человеке и в лучших ожиданиях. Не говоря ни слова, Поветкин повернулся на каблуках, вернувшись в кабинет, упал в кресло, посмотрел на посетителя как солдат на вошь. Режиссер не находил слов, чтобы продолжать этот бессмысленный разговор. Пару минут он, наливаясь злостью, барабанил пальцами по крышке стола. Демидов, не заметив этой перемены настроения.
— Так вот, я готов пожертвовать, — договорил он. — Скажем, двести пятьдесят, тире триста долларов вас устоит? Это для начала.
Демидов, ожидая ответа, замолчал. Он не стал вставлять слово «тысяч», в его окружении слова «тысячи»или «миллионы»вслух не произносят. И так все понятно. От режиссерской трескотни побаливала голова, кроме того, Демидов, по жизни человек немногословный, за последний час потратил трехдневный запас слов. Теперь он все сказал, добавить нечего.
— Именно долларов? — усмехнувшись, уточнил Поветкин.
— Я привык рассчитываться долларами.
Демидов с тоской посмотрел на часы с двуглавым орлом, косо висящие на стене и вспомнил, что пришел сюда не трепаться на темы, близкие к искусству, он не любил общих, отвлеченных от жизни разговоров, он пришел по конкретному делу. И доведет разговор до конца, хотя надо поторапливаться, а этот Поветкин не мычит, ни телится. Ровно три начинается совещание в администрации губернатора Московской области, и надо бы заехать на Старую площадь, чтобы поговорить о делах с одним важным чиновником, ведающим вопросами выделения земли под застройку.
— Значит, речь о долларах, — тупо повторил режиссер. — М-да… Речь о долларах…
Поветкин мысленно выругал себя. Сам хорош. Спросил, что за бизнес у Демидова и, услышав ответ, до колен развесил уши и губы растрепал. Строительство, стройматериалы… Это несколько рыночных лотков, с которых торгуют плинтусами. А черные металл… Это всего лишь гвозди. Непрофильные активы… Это, очевидно, стиральный порошок и туалетная бумага. Господи, бизнесмен называется. Как он только посмел, этот рыночный торгаш, явиться сюда, в театр, и предложить режиссеру с мировым именем два месячных оклада его поломойки. Каков непроходимый дремучий дурак и сволочной тип. К тому же жадный то безумия. Как только язык повернулся? Триста долларов… Эта жалкая мелочь, сущие копейки… В следующий раз он принесет килограмм гвоздей, вывалит их на стол Поветкина, скажет: презент от фирмы.
— Вот что, любезный, — режиссер поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. — Я человек далекий от денежных дел. Но еще не брал денег за то, чтобы дать артисту роль в постановке. Никогда. И принципам своим изменять не намерен. Вы меня не за того принимаете. Наверное, решили, что здесь сидит какой-нибудь бухгалтер от искусства. По себе судите. По себе. Но я не рыночный торговец обрезной доской и гвоздями. Этот разговор унизителен для моего творческого достоинства. Жаль потраченного времени. Очень жаль. Не смею вас больше задерживать.
Ошарашенный этим заявлением, Демидов встал. Он не мог понять, какая муха и за какое место укусила режиссера. Все шло так гладко, тот кивал, соглашался, что-то взвешивал про себя. Демидов сделал предложение. И вдруг… Возможно, сумма показалась режиссеру незначительной. Но он запросто мог назначить свою цену. Это ведь деловой разговор. И при чем тут обрезная доска и гвозди?
— Но позвольте, — сказал Демидов. — Давайте договорим…
— Прощайте, — Поветкин сжал губы и показал пальцем на дверь. — Вон выход.
Едва за гостем закрылась дверь, Эдуард Павлович раскрыл ежедневник. Пробежал взглядом список актрис на первой странице, зачеркнул восклицательный знак против фамилии Демидовой и поставил вопросительный.
По темному коридору Михаил Адамович брел к лестнице. Он снова наткнулся на темную громадину сейфа, стоявшего на дороге, и едва не вскрикнул от боли, ударившись лбом. Демидов подумал, что своим визитом все испортил, надо было действовать аккуратно, через посредников. Прощупать почву, узнать настроение этого хмыря Поветкина. И только тогда вступать в переговоры, опять же через третье лицо… А он поторопился и сделал большую глупость, теперь уж не поймешь какую именно. И, главное, ничего не исправишь.
89 
