170 
— Дьявольщина! Дьявольщина! Дьявольщина! — Сен-Сир с силой хватил по перилам кулаком и выпрямился. — Стрикланд говорил мне однажды, но я не поверил. Не мог поверить, что речь идет о порке в буквальном смысле. А она, Гвен… как ей только пришло в голову?.. — Некая мысль вдруг промелькнула в его глазах — жестокая мысль, судя по мрачному огню, загоревшемуся в них. — Ваш экипаж все еще ждет у дверей?
— Конечно.
— Оставайтесь здесь. Я вернусь так скоро, как смогу,
Виконт схватил плащ, небрежно набросил его на плечи и поспешил к дверям, Джессика бросилась следом.
— Постойте! Куда вы? К Уорингам? Значит, вы не оставите Гвен, вы ей поможете?
— А чего вы ждали? Что я сяду у камина с бокалом бренди и буду сокрушаться о неудавшемся соблазнении, пока эта грязная свинья истязает Гвен? Если он успел хотя бы дотронуться до нее, если коснулся даже самой крохотной пряди ее чудесных волос, лучше бы ему было вообще не рождаться!
Джессика инстинктивно отступила на пару шагов. Ей приходилось видеть мужчин в ярости, но никогда еще сама смерть не смотрела на нее из мужских глаз. Она смутно угадывала, что ненависть, исказившая черты виконта, была также ненавистью к самому себе, и это означало, что Адам сделает все возможное, чтобы помочь Гвен.
Джессика криво усмехнулась. Если бы могла, она пожалела бы лорда Уоринга.
В это же время в особняке Уорингов Гвен молча смотрела в лицо отчиму. Его поджатые губы и слегка втянутые щеки говорили о крайней степени раздражения, и девушка постаралась вложить в свой взгляд вызов. В другом углу гостиной, на пухлом диванчике с изображением купидонов, леди Уоринг проливала приличествующие случаю слезы, обмахиваясь кружевным платочком.
— Гвендолин Локарт, вы неисправимо упрямая, своевольная, не поддающаяся правильному воспитанию девица! — отчеканил лорд Уоринг. — Вы поставили себе целью сбиться с достойного пути и погибнуть. Теперь я как никогда уверен в этом.
Отчим поднялся, возвышаясь над Гвен более чем на фут. Вся его поза, равно как и выражение лица, говорила о праведном гневе, однако в глубоко посаженных черных глазах тлела искра предвкушения.
— Надеюсь, вы понимаете, что должны подвергнуться наказанию?
— О-о-о! — раздалось со стороны леди Уоринг, и та громче зашмыгала носом. — Неужели это обязательно, Эдуард? Ведь на этот раз Гвендолин сама, по своей воле призналась в содеянном. Она ведь могла и утаить свои поступки, не так ли? Если девочка предпочла правду лжи, значит, она может исправиться…
— Ваша дочь, миледи, исповедалась в грехах лишь потому, что се изворотливый ум подсказывал: рано или поздно все тайное становится явным. Гвендолин надеялась этим поступком, корыстным поступком, разжалобить нас, недолжным образом смягчить наши сердца. Это даже скорее, чем сами проступки, вопиет о наказании! Я не намерен попустительствовать ее гибели, ибо сказано: наказуя, спасаешь душу.
Графиня сочла нужным жалобно взвыть еще раз, потом притихла. Только редкие всхлипы доносились теперь со стороны диванчика. Лорд Уоринг сосредоточил внимание на Гвен.
— Поднимайтесь к себе, Гвендолин. Снимите верхнюю одежду и ждите, предаваясь раскаянию. Я не уверен, что даже хорошая порка отобьет вам охоту к ночным похождениям, но долг велит мне сделать все возможное для этого.
— Но, Эдуард!..
— Что касается вас, миледи, то вам тоже лучше будет удалиться к себе. Человек слаб душой, а женщина тем более, и потому задача наставления детей наших на путь истинный по плечу не каждому. Для вашего же блага я избавлю вас от участия в том, что нам предстоит.
Леди Уоринг бесшумно поднялась и тенью заскользила к выходу. Глаза ее были потуплены, и лишь у двери она осмелилась бросить на дочь ободряющий взгляд. Гвен последовала за ней в коридор, но графиня ни разу не обернулась, скрывшись в своей комнате с преувеличенной поспешностью. Гвен помедлила перед захлопнувшейся дверью, тихо вздохнула и пошла дальше по коридору.
В спальне горничная Сэди встретила ее испытующим взглядом, все поняла по выражению лица и покачала головой. Как и в каждом доме, слуги здесь знали все о происходящем между господами. От них не могла укрыться страсть лорда Уоринга к телесным наказаниям, и еще менее — потребность Гвен постоянно бросать отчиму вызов.
Гвендолин отослала горничную и быстро разделась, оставшись в батистовой сорочке, тонкой и полупрозрачной. Сейчас она охотно надела бы белье погрубее, но в ее гардеробе такого не водилось, поэтому оставалось только готовить себя к тому, что ей предстояло. Гвен пыталась сохранить спокойствие, но, как только Сэди вышла, се начала бить мелкая дрожь. На непослушных ногах добрела девушка до кровати, подняла с нее пеньюар и набросила на плечи. Ей было холодно, очень холодно, и даже огонь, пылавший в камине, не мог изгнать этот холод, пронизывавший до костей.
170 
