48 
Я вскочил. Никак не могу привыкнуть к тому, что кто-то бьет женщину.
— Куда ты? — поинтересовался Свартхёвди.
Снаружи донесся еще один вскрик, потише.
— Так это… — Кроме меня, на крики никто не отреагировал. Бьют, значит, так надо. — Отлить! — нашелся я. И выскочил наружу.
Во дворе — никакого криминала. Зато из открытой баньки доносилось ритмичное оханье. Кто-то кого-то имел. Вшивая Борода и имел, надо полагать. Он — хозяин. Я — гость. Следовательно, не мое собачье дело, кого он там пользует.
Окропив ближайший сугроб, я вернулся к столу.
В отсутствие Бороды обстановка заметно потеплела. Мачеха теперь вилась не только вокруг пасынка, но и Свана по могучей спинке похлопывала. Я протянул рог, чтоб мне набулькали пива, плеснул чуток в сторону очага (здесь так принято) и без лишней спешки восполнил убыток жидкости, попутно прислушиваясь к разговору. А разговор шел об интересном: о второй жене Рагнара Лотброка, матери Ивара Бескостого, Бьёрна Железнобокого, а также Сигурда и Хвитсерка, с которыми я не имел счастья познакомиться лично. Звали эту замечательную женщину Аслауг, и была она дочерью Сигурда Убийцы Фафнира[27] и Брюнхильды, дочери Будли…
Я протянул кубок за новой порцией, но тут в помещение, вместе с толикой свежего воздуха, вошел Вшивая Борода. Слегка встрепанный, но довольный. И тоже потребовал пива. Ясное дело, ему поднесли первому.
А потом в дом скромно, как мышка, шмыгнула рабыня Медвежонка. Прошмыгнула — и забилась в уголок. Однако Свартхёвди успел ее заметить и не преминул похвастаться приобретением: продемонстрировать, какой цветочек он отхватил.
«Цветочек» покорно подошел к хозяину. Однако личико прятал под шерстяным платком. С чего бы?
Последнее стало понятно, когда Свартхёвди, желавший, чтобы все увидели, какая у него теперь красотка в собственности, и какие чудесные у нее глазки, оный платок сдернул…
И обнаружил, что от былой красоты его рабыни осталась только половина. Вторая половина пряталась под здоровенным фингалом.
Лицо Свартхёвди окаменело.
Он медленно поднялся с лавки. Я увидел, как вздулись жилы на мускулистой шее Медвежонка, и почуял недоброе. Мой друг молчал. И это молчание напомнило мне…
Будь Свартхёвди в ясном сознании, я бы поддержал его в любом случае. Даже если бы он был неправ. Плевать, что против нас было бы трое сильных бойцов (Тюркира со счетов списывать рановато) и толпа челяди. Но я помнил, каков был Медвежонок в гостях у ирландцев. Не дай Бог!
Именно этот страх и подтолкнул меня к действию.
Когда, толкнувшись двумя ногами, он прыгнул назад, через скамью, не глядя цапнул со стены первый попавшийся топор, я всё-таки успел чуть раньше, перехватил руку с оружием и отработанным приемом взял на захват.
Один я бы его ни за что не удержал. Такая силища! Вдобавок боли Свартхёвди не чувствовал и, кажется, даже не понял, что его держат, потому что ринулся вперед, опрокинув здоровенный стол. Сван и Хунди к этому моменту уже успели вскочить и схватиться за оружие, а вот Вшивая Борода тормозил — сказывалось долгое отсутствие практики.
Свартхёвди споткнулся о мебель и упал. Но тут же поднялся (это притом, что я висел на нем, как лайка на медведе) и глухо заревел.
Хускарлы похватали оружие, но… разделились. Хунди — с копьем на изготовку… А Сван — так, чтобы при необходимости это копье отбить и прикрыть Медвежонка. Ах да, они же родственники!
Из оскаленного рта Свартхёвди потекла слюна…
— Берсерк! — истошно завопил кто-то, и челядь с воплями и визгом бросилась кто куда.
Медвежонок наконец заметил, что ему что-то мешает, и стряхнул меня.
Стряхнул удачно. Как раз к кожаному ведерку с водой, только что принесенному кем-то из челяди.
И я, опередив прыжок Медвежонка буквально на долю секунды, выплеснул ледяную воду ему на голову.
И с воплем:
— Хватай его! — снова напрыгнул на Свартхёвди.
Сам бы я его не удержал, но Сван и Хунди кинулись мне на помощь, и втроем мы его кое-как одолели.
К счастью, Медвежонок быстро пришел в себя. Может, вода помогла, а может, безумие еще не успело накрыть его целиком… Словом, он пришел в себя и просипел:
— Ульф, ты? Что, опять?
— Опять, — «порадовал» я его, бросил Свану: — Помоги ему, — а сам, с отнятым у Медвежонка топором, двинулся к хозяину дома.
Вшивая Борода так и стоял, разинув щербатую пасть. Надо полагать, осмысливал то, что произошло.
48 
