Теперь груди у Светки ссохлись, и вся она высохла, ребра торчат, коленки острые, руки – как палочки. А на лице – прыщи. Никогда у нее прыщей не было!
Светка отложила зеркало и тихонько заплакала.
Тут же подползла Джейна. Толстуха мгновенно чуяла, когда Светке совсем плохо, подсаживалась, вроде утешала, а на самом деле – наоборот. Джейна Светку ненавидела. Потому что Светка больше не подпускала ее к себе, как раньше, когда от таблеток и травы у Светки ехала крыша. Джейна была раза в два сильнее Светки, но трусливая. Светка только разок полоснула ее по морде отросшими ногтями, а Джейна визжала, как свинья,– испугалась, что Светка ей глаз повредила, а всего только веко поцарапано. Джейна Николаю пожаловалась, но Николай только смеялся. Он не запретил Джейне трогать Светку, но толстуха больше не рисковала. Говорила, что теперь ей Светку мацать противно. Раньше, мол, та была красивая, а теперь стала страшная. И еще опять рассказывала, как у сатанистов аборты делают. А некоторым, говорила, не делают, а специально дают рожать, чтобы потом младенчика в жертву принести. Джейна говорила страшные вещи, и еще страшнее было оттого, что Светка знала: толстуха не врет.
Джейна болтала, а Светка мысленно просила Бога: «Пусть они все умрут. А я с моим маленьким останусь». Светка представляла, как она родит младенчика и понесет его в церковь. Толстый старый батюшка окрестит его, и Сатана больше ничего не сможет сделать. А когда он вырастет, то никому не позволит ее, Светку, обидеть. И не предаст, как Славка…
«…В деятельность сатанистских сект могут быть вовлечены подростки, переживающие возрастной кризис, выраженный в стремлении к стихийной анархии и подвергнутые старшими адептами жесткой психологической обработке, ставящей целью подмену системы ценностей и патологическое изменение сознания. Учитывая, что наше общество сейчас не в состоянии предложить формирующейся личности сколько-нибудь устойчивую позитивную этическую систему, можно сказать, что сама жизнь делает подростка крайне восприимчивым к сатанинской идеологии. И если на первых этапах положение еще можно исправить, то в дальнейшем мы будем иметь дело с личностью (или группой личностей) со сформированной патологией, личностью, для которой насилие – норма и источник удовлетворения. Садомазохистский комплекс в сочетании с убежденностью в своей правоте и отсутствием страха возмездия, разумеется, рано или поздно приведет такую личность на скамью подсудимых. Осужденный, оказавшись в местах лишения свободы, адепт сатаны найдет идеальную почву для религиозной пропаганды…»
Из докладной записки первого заместителя председателя Специальной комиссии С. В. Суржина.
Глава двадцать пятая
Шел мелкий дождь. Теплый. Кисея капель, наброшенная на серый сумрак белой ночи. За ней терялась темная плоскость реки, мощный изгиб Троицкого моста и массивные бастионы Заячьего острова.
Даша шлепала босиком по лужам, помахивая модельными туфельками. Наплевать ей было на дождь. Юра шел следом, отстав шагов на десять. Честно говоря, он предпочел бы сидеть где-нибудь в сухом и уютном кафе, пить что-нибудь вкусное и говорить о будущем. Например, о том, как он сдаст экзамены, Даша возьмет отпуск, и они двинут, скажем, в Турцию. Аж на две недели.
Навстречу, хохоча, бежали две девушки. Одна – в купальнике. Что-то крикнули Даше. Та, что в купальнике, пробегая мимо Юры, хлестнула его мокрой одеждой. Юра машинально уклонился. Даша, оглянувшись, засмеялась.
– Юрка,– крикнула она,– не куксись! Дождь сейчас кончится.
– А я не кукшусь! Я думаю. А насчет дождя ты врешь!
– Не веришь? А вот смотри! – Даша раскинула руки, запрокинула голову.– Эй! – закричала она звонко.– Дождь! Прекратись! Немедленно!
Юра обнял ее, почувствовал ладонями, какая она теплая под мокрым платьем.
– Дурак! – сказала Даша беззлобно.– Не мешай. Видишь, я дождь останавливаю.
Удивительно, но капельный занавес поредел. Дождь иссякал прямо на глазах.
– Ты колдунья! – восхитился Юра, подхватил ее и посадил на гранитный парепет.
– Не-а! – Даша поставила рядом туфли и принялась отжимать косу.– Просто дождь меня любит. А я его.
– А меня?
– И тебя! – Даша взъерошила его мокрые волосы.
Юра взял ее стопу, целиком поместившуюся у него в ладонях.
– Дашка, у тебя ноги – как у ребенка. Такие маленькие. Слушай. А почему у тебя пятки чистые?
– А вот я такая!