Себастьян прикрыл глаза и выругался про себя. Он совершенно забыл о том, что говорил в Белхаме, когда ее уговаривал.
– По правде говоря, я не знаю, как поступит Ричард, если план наш удастся и Гендель согласится помочь, – сказал он, заставив себя взглянуть на нее. – Когда я говорил, что смогу убедить его издавать ваши сочинения, я… я надеялся, что из благодарности он согласится пересмотреть свое отношение к женщинам и выразит эту благодарность соответственно.
Она гордо вздернула подбородок, губы ее дрожали.
– И что же вы собирались делать в противном случае?
– Заставить его поступить правильно. Я не лгал вам! Я только допускал некоторое развитие событий, уверенный в том, что мое мнение значит для него много. И по-прежнему уверен, что это удастся, но лишь в том случае, если до встречи с Генделем мы не будем открывать Ричарду правду.
Она отвернулась и сказала устало:
– Допускал… лгал… это одно и то же.
– Сейчас я не лгу, Корделия. И доказательством тому мой рассказ. Теперь вы знаете, что именно ждет вас в Лондоне. – Он помолчал, решая, продолжать дальше или нет, но решил все же сказать: – Не поздно еще вернуться в Белхам. И тогда у вас с отцом все будет по-прежнему.
Она отвернулась и сказала с мрачной улыбкой:
– Едва вы раскроете брату всю правду, он придет в ярость, и я лишусь издателя.
– Пресвятая Дева! – Он схватил ее за руку, развернул к себе. – Вы действительно думаете, что я способен на такое? Что вы мне совершенно безразличны?
Она посмотрела на него серьезно и печально. В глазах ее стояли слезы.
– Если бы я была вам небезразлична, Себастьян, вы бы понимали, что я испытываю, когда мою музыку приписывают отцу.
– Кажется, я понимаю это, ангел мой.
Она с трудом вздохнула.
– Как вы можете это понимать, ведь вы даже не представляете себе, что такое сочинять музыку. Собирать в себе боль всех утрат, а потом изливать ее в мелодии. И искать в душе своей кристальные ключи радости. – Она перешла на шепот. – Просыпаться глухой ночью, когда музыка переполняет тебя и кажется, ни времени, ни нот не хватит, чтобы записать ее. – Она склонила голову. – Если бы вы понимали, как это бывает, вы знали бы, как я страдаю, когда признание получает мой отец, который не в силах оценить и трели соловья.
Себастьян не мог больше себя сдерживать. Рука его легла на ее плечо. Как он хотел утешить ее!
– Мне не нужно разбираться в сочинительстве, чтобы понять, какие страдания вы испытываете. Все это написано у вас на лице.
Но почему он не может пообещать ей, что сделает все, что в его силах! Она ведь не поверит ему.
– Но страдания вашего брата важнее, – холодно ответила она.
– Черт возьми, Корделия! Вовсе нет! И вам это прекрасно известно. Неужели вы не понимаете, что все связано? Пока мой брат ваш издатель, ваша судьба зависит от него. – Он дотронулся до ее подбородка. – Все, что вы говорите, неважно. Я… я к вам очень привязан. Не знаю, как мне убедить вас!
Она встретилась с ним взглядом. Лицо ее было удивительно спокойно. Выдавали ее лишь глаза, исполненные тоски и боли. Этот взгляд раздирал ему душу.
– Вы можете доказать свою привязанность лишь одним, – сказала она дрожащим голосом.
Он растерянно молчал, боясь того, что скрывалось за ее напускным спокойствием, потом хрипло спросил:
– И чем же?
Глаза ее потемнели, голос упал до шепота.
– Подарите мне ночь любви!
15
Как она смогла произнести это, Корделия сама не понимала. Себастьян побледнел, отвернулся от нее, подошел к камину и стоял молча, уставившись на огонь.
Корделия вздохнула. На самом деле она прекрасно знала, почему сказала это. Будущее представлялось ей тусклым и монотонным. Неужто ей вечно суждено ухаживать за отцом-пьяницей и сочинять музыку, которую она не сможет назвать своей?
Неделя с Себастьяном принесла ей больше радости, чем три года жизни с отцом. Путешествие подходит к концу, через несколько дней они будут в его поместье. Отец встретится с лордом Кентом и Генделем, и все будет кончено.
И с чем она останется? После того что рассказал Себастьян о своем брате, она не могла тешить себя иллюзиями насчет того, что ему удастся уговорить лорда Кента издавать ее сочинения. И надеяться на то, что Себастьян обеспечит ей независимый доход, она тоже не могла. Несравненная Джудит, какой беспорочной она бы ни была, вряд ли это одобрит.
Нет, все вернется на свои места и она опять останется в Белхаме одна-одинешенька. Так пусть у нее будут хоть воспоминания. К голосу совести Корделия решила не прислушиваться. Ее жизнь принадлежит ей и только ей; к чему же жить, сокрушаясь об упущенных возможностях!