38 
«Я не могу…»— хотела было сказать Леона, но, прежде чем слова успели сорваться у нее с уст, Хьюго перебил ее, бросив взгляд на часы.
— Гром и молния! Кажется, я могу опоздать к обеду, — заявил он. — А Чард всегда пунктуален до минуты.
Он вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Леона нехотя повернулась в сторону зеркала. Белое батистовое платье уже стало ей слишком узко, подумала девушка, окидывая себя критическим взглядом. «Этим было бы трудно прельстить даже конюха», — призналась она себе с горечью. Затем, усевшись перед туалетным столиком, она попыталась соорудить себе новую, более модную, прическу. Но короткие золотистые локоны упорно отказывались ей покоряться, по-прежнему обрамляя светлым ореолом чуть заостренное личико, отчего ее полные тревоги глаза казались неестественно большими.
Вскоре она оставила все свои попытки приспособиться к требованиям моды, как безнадежные. Стараясь скрыть недостатки своего платья, она вынула из вазы на столе две алые розы и приколола их на грудь. И все же Леона была ужасно недовольна собою, когда наконец медленно спустилась по ступенькам лестницы в гостиную.
Лорд Чард был уже здесь. В белых вечерних брюках и голубом атласном фраке он выглядел столь блистательно, что Леона в сравнении с ним чувствовала себя более дурно одетой, чем когда бы то ни было. Его белоснежный галстук отличался безукоризненной чистотой, и, когда он обернулся при ее приближении, она заметила мерцавшую при свете свечей алмазную застежку на кармашке для часов.
— Надеюсь, вы извините меня за то, что позволил себе налить рюмку мадеры, — обратился он к ней.
— Напротив, это я должна просить прощения, что не спустилась раньше, чтобы предложить ее вам, — ответила она.
Леона знала, что, по мере того как она приближалась, он не сводил с нее глаз, но стоило ей украдкой бросить на него беглый взгляд, как она тут же понурила голову, сердясь и на себя, и на него, поскольку всякий раз, когда он заговаривал с нею, у нее возникало ощущение, что его слова, даже самые обычные и ничего не значащие, неизменно повергали ее в смущение.
На секунду между ними воцарилось молчание, молчание, которое почему-то казалось ей исполненным куда большего смысла, чем любые слова; после чего, чувствуя себя испуганной и растерянной, Леона произнесла поспешно:
— Дождь все еще идет.
— Да, я слышу, — отозвался лорд Чард.
— Мне жаль тех людей, которые оказались на улице в такой час, — продолжала Леона. — Хотя, конечно, их не должно быть много.
— Всегда есть те, кому приходится оставаться вне дома в любую погоду, ясную или дождливую, — заметил он.
— Да, вероятно, — согласилась Леона, пытаясь сообразить, кого именно он мог иметь в виду, за исключением контрабандистов.
— Должно быть, зимою это место очень пустынно, — заметил он.
— Порою здесь бывает просто жутко, когда поднимается буря, — призналась Леона. — Ветер свистит за порогом дома, и иногда в его вое мне слышится пронзительный крик, как будто кто-то снаружи умоляет впустить его. И тогда мне становится страшно.
— И, несмотря на это, вы не хотите побывать в Лондоне, — сказал лорд Чард с улыбкой, — Нет, я не могу уехать отсюда, — ответила Леона.
— Даже на короткое время? — не отступал он.
— Только не в Лондон, — сказала Леона. — По-видимому, я гораздо больше боюсь Лондона, чем ветра и шторма на море.
— Но почему же? В Лондоне, как и везде, наряду с дурными есть немало прекрасных людей. Там можно встретить и тех, чей кругозор далеко не всегда ограничивается светской жизнью, и даже тех, с кем можно обсуждать серьезные темы. Многие из них сами являются владельцами поместий в деревне.
— Я знаю, — ответила Леона. — Я не настолько несведуща, чтобы не понять, что сельские жители тоже приезжают в Лондон. Просто там мне будет не по себе.
— Да, пожалуй, вы правы, — вдруг произнес лорд Чард, к ее удивлению.
Его реакция была настолько неожиданной, что Леона тотчас вскинула на него глаза.
— Вы отличаетесь от всех других людей, — продолжал он, сопровождая свои слова выразительным взглядом. — Я часто спрашиваю себя, живое вы существо или нимфа, возникшая из речных туманов и белопенных волн, разбивающихся о скалы.
— Ах, если бы! — невольно воскликнула она. — Но, к сожалению, я всего лишь простая смертная, милорд, со всеми заботами, волнениями и тревогами человеческого существа.
— Разве они не останутся позади, если вы уедете отсюда? — спросил он.
38 
