Во второй декаде июня огонь подошел вплотную к опустевшей деревне. Дядя Коля, лечившийся от дыма самогоном, бросил пить, потому что боялся пьяным сгореть заживо в собственном доме. Даже ночами стало трудно дышать, Попов часто просыпался, садился на лавке и водил носом по сторонам: не загорелся ли дом. Он ругал себя за то, что не поехал вместе с другими жителями в пионерский лагерь. Жил бы сейчас на всем готовом и в хрен не дул. И пропади пропадом эти куры.
В конце месяца дядя Коля решил, что больше ждать нельзя, нужно собираться и рвать когти, пока тут не поджарился. Он упаковал в два старых рюкзака все самое ценное, что мог унести на себе: две четверти самогона, пару новых хромовых сапог, пиджак и ещё кое-что по мелочам. Он просидел на собранных вещах целый день, но так и не тронулся в дорогу. Он зарубил и выпотрошил кур, наварил картошки, твердо решив сниматься с якоря завтрашним утром. Но и на следующий день нашлись какие-то дела, пришлось отложить поход до следующего дня.
* * * *
А вечером к дому подъехали новенькие синие «Жигули», дядя Коля как стоял во дворе, так и сел на лавку. Из автомобиля вышел друг Витьки Окаемова, покойного племянника, Леонид Степанович Тимонин. Поздоровавшись за руку с хозяином, Тимонин объявил, что приехал в Черниховку, как в прежние времена, погостить на пару дней и, если придется, рыбы половить.
– Так ведь у нас того, сами видите, – дядя Коля развел руки по сторонам. – Лес горит. Дымина. Какой уж тут отдых? Какая рыбалка? Пруды повысыхали.
– Ничего, – сказал Тимонин. – Черт с ней, с рыбалкой. А лес пускай себе горит. Это отдыху не мешает. Зато комаров нет.
Рассуждения гостя показались дяде Коле нелогичными. Но он краем уха слышал от племянника, что этот Тимонин – очень богатый человек. А у богатых свои странности.
Гость прошел в дом, уселся в горнице за столом. Дядя Коля открыл собранный рюкзак, поставил на стол четверть самогона, холодную картошку, жареную курицу. Слазил в подпол за огурцами.
– Что-то постарел ты дядя Коля, – прищурился Тимонин. – Седой весь.
– Это ничего, седина бобра не портит, – Попов налил по полному стопарю. – Давай за здоровье. Что б побольше его у нас было.
Когда накатили по второй, Тимонин наклонился, достал из-под стола портфель, расстегнул хромированные замочки и выложил на стол восемь толстых пачек рублевых купюр крупного достоинства. Деньги были вдоль и поперек схвачены тонкими резиночками. Дядя Коля, давно не державший в руках ни больших, ни мелких денег, лишился дара речи. Исусе на кресте, да сколько же тут? Какие деньжищи, несметные.
– Перед смертью я разговаривал с Виктором, – сказал Тимонин. – Он сказал: у меня в сейфе кое-какая наличка лежит. Деньги. Раскидай их между моими родственниками.
– Кое-какая? – переспросил дядя Коля и показал пальцем на увесистые пачки. – Ничего себе «кое-какая». Да я одну такую пачку за всю жизнь не… заработал.
Он хотел сказать «не своровал», но употребил другое слово. Хотя и дураку ясно, заработать честным трудом такие несметные тысячи в нынешние трудные времена просто немыслимо. Да, по-крупному Витька работал, – рассудил Попов. С другой стороны, это хорошо, что люди воруют. Значит, есть что воровать.
– Я забрал из сейфа деньги, разделил их на две части. Поровну. Это ваша доля, – Тимонин подвинул пачки к Попову.
Дядя Коля крякнул. При жизни племянник был не слишком уж щедрым человеком. Не баловал Попова подарками или копейкой. А вдруг сразу целое состояние привалило. Впрочем, Попов Витьке не родной дядя, теткин муж всего-навсего. Но если разобраться, куда ему было девать деньги, перед смертью-то? С собой в гроб не положишь. После третьего стаканчика дядя Коля чуть не прослезился и перешел на «ты».
– Значит, за этим и приехал? Деньги привез?
– За этим и приехал.
– А кому остальные деньги отойдут? – спросил Попов.
– У Виктора ещё родственник имеется.
– А-а-а. Вон оно как.
Дядя Коля был растроган до глубины души. Перед смертью племянник вспомнил о нем, распорядился денег дать. Но в сердце засела острая заноза. Если ему полагается одна часть Витькиных денег, то каким же родичам отойдет другая половина? Есть ещё двоюродный дядька, который живет где-то далеко и, по сухам, совсем не бедствует. Того дальнего родственника Попову в глаза видеть никогда не доводилось.
Он налил ещё по стопарю, выдавил из себя мутную слезинку, предложил выпить за светлую память безвременно ушедшего племянника.