Особенно,... 
30 
Лестница ведет в приемную Вара, часовые – в шлемах с гребнями, парадных – застыли у входа.
Я поднимаюсь, чувствуя дорожную усталость. Рабыня у входа подносит чашу, предлагая омыть руки и лицо, что я с удовольствием делаю. Вода освежает. Она пахнет розами, в чаше плавают розовые лепестки. В трепещущей поверхности отражается мое изломанное лицо.
Пол атриума отделан разноцветной мозаикой, фрески на стенах изображают пир, который никогда не закончится.
– Пропретор? – говорю я.
В атриуме пусто, вечереет, светильники отбрасывают вытянутые тени. Вольноотпущенник в тунике, расшитой красно-синим орнаментом, появляется как из-под земли. Он почти лысый, нос круглый, выражение лица – серьезное и слегка плутовское, на груди – бронзовая табличка, гласящая, что Квинтилион является распорядителем дома.
– Легат, мой господин сейчас выйдет. – Квинтилион сдержанно нагл. – Не угодно ли вина?
– Угодно, – говорю я.
Вино льется в серебряную чашу, темно-красное, как кровь из вены, слегка пенится у краев. Вольноотпущенник процеживает вино через сито – опять же серебряное, добавляет воды, подает чашу мне. Забавно. У нее круглое дно – уловка хозяина, не желающего, чтобы гости мало пили. Пока не выпьешь вино до дна, чашу на стол не поставишь. Смешно.
Квинтилион бесстрастно ждет. Серебро прохладное под пальцами. Я подношу чашу к губам, делаю глоток. Запах фалернского – нет, не фалернского – какого-то другого, но очень похожего на него вина, кружит голову. Вино в меру прохладное и слегка
кислит.
– Я видел по дороге виноградники, – говорю я. Я их действительно их видел – около самой границей с Галлией, в долине Рения. – Здесь делают местное вино?
Квинтилион улыбается.
– Не очень хорошее. Варвары в основном предпочитают напиток, сваренный из забродившего зерна, – они называют его «пивом».
Напиток из зерна? Что-то подобное хлещет римская чернь. Я как-то пробовал – не слишком приятное пойло. Вернее сказать, омерзительное.
Чтобы смыть отвратительный привкус воспоминаний с языка, я делаю второй глоток. Хорошее вино. Почти фалернское, только чуть кислее, с легким привкусом меда и фруктов.
– Испанское, – говорит Квинтилион.
Я киваю. Где же пропретор? Ночь на дворе, а я еще не ужинал. В желудке – тонкая нить голода.
Германия. Я почти на месте. Но почему мне все вокруг кажется нереальным, словно меня здесь вообще нет?
Наконец я слышу шаги. Они мягкие, слегка даже шаркающие. Появляется Публий Квинтилий Вар. Мы знакомы еще по сенату – хотя, в сущности, никогда не были близкими друзьями. Вар старше и опытнее, я моложе. Сейчас я в дорожной одежде, а пропретор в белой тоге с широкой пурпурной полосой, словно только что вышел из здания сената. Он что, и дома ее носит?
– Гай Деметрий!
Он протягивает руки для объятий. У него крупное, слегка округлившееся лицо, капризная складка губ – и мягкость, которая словно проступает сквозь его черты. Но это мягкость скорее безволия, чем доброты.
Мы ритуально обнимаемся. Его объятия энергичны, как дохлая рыба.
– Легат, – говорит Квинтилий Вар. – Будьте как дома. Сочувствую вашей утрате.
Луций. «Смотри, Гай! Кузнечик». И ладонь открывается…
– Пропретор, – отвечаю. – Спасибо за ваше участие. Надеюсь приступить к своим обязанностям легата уже завтра.
Вар смеется.
– Молодость, молодость, – говорит пропретор. – Все торопятся жить. Похвально ваше стремление к службе, Гай Деметрий. Но к чему торопиться? Отдохните, привыкните, разберитесь, что у нас происходит. К слову, как дорога? Хорошо добрались?
Если не считать встречи с дезертирами-галлами, то прекрасно.
– Прекрасно, – говорю я. – Хочу, кстати, сообщить…
Я рассказываю о заслугах германца Арминия, который со своими всадниками выручил меня из засады разбойников. А также прошу представить к награде старшего центуриона Тита Волтумия, выполнившего свой долг честно и достойно. Пропретор рассеянно слушает, кивает, словно все это ему давно известно.
– Германия, – говорит Вар. – Это будущее Рима…
И начинает рассказывать, с каким энтузиазмом германцы учат латынь и перенимают римские обычаи. Как просят помощи и суда от наших чиновников…
«Интересно, предложит он мне поужинать?» – думаю я, слушая разглагольствования пропретора. Особого уважения к Вару у меня нет: Публий Квинтилий стал управителем Германии не из-за особых талантов, а скорее из-за чиновничьей способности хватать быстро и прятать надежнее, а главное – быть лояльным. Слепая верность ценится принцепсом. Квинтилий Вар может быть слепым там, где это необходимо, и видеть происходящее только взглядом, совпадающим со взглядом принцепса. Недаром Август отдал Вару в жены свою племянницу – Клавдию Пульхру.
30 
