Особенно,... 
41 
– Я? – спрашивает Мирца, опустив руки. Опять про нее так говорят. Боги, за что?
– Ты меня сглазила! – кричит толстуха. – А-а-а!
От ее воплей болит голова.
– Ты, ты, – повторяет хозяин. Крупное, блестящее от пота лицо морщится. – Она дура, но говорит правду. Дурной у тебя глаз, Мирца. В общем, бери поднос и тащи наверх. Двенадцатая комната… Да не ори ты! – набрасывается хозяин на толстуху.
«Дурында» воет.
…Второй этаж, вино и оловянные чашки для влюбленной парочки. Когда Мирца идет обратно, то слышит за спиной, в одной из комнат, смех. Очень знакомый смех.
Дерево под ногами скрипит. Она замирает, возвращается. Слушает. Ага, здесь, за плотным занавесом. Мирца медлит, потом искушение становится слишком сильным. Она подходит и осторожно, стараясь громко не дышать, заглядывает в щелку. Ох!
В комнате двое. Пока она видит только Тиуторига, стоящего у окна, его резкий профиль и щеку в шрамах. Потом видит чье-то колено. Кажется, это римлянин – ноги не в штанах, а голые, край плаща свисает до середины мускулистой икры.
На столе лежит меч, какие бывают у легионеров. Рядом – кувшин, блюдо с вареными овощами по-римски и две чаши, дешевые, оловянные. Тиуториг берет одну, нюхает содержимое – брови вздергиваются на мгновение – и ставит чашу обратно. Застывает на долю мгновения…
Другие тоже иногда это замечают, думает Мирца. Но только она видит это постоянно. Заминка самая крошечная, но она есть. Потом: щелк! В лице веселого гема что-то меняется.
– Вино? У нас что, праздник? – говорит Тиуториг насмешливо, подходит к окну, выглядывает. – Новый год? Или как это называется у римлян? Сатурналии?
– Что-то вроде, – другой голос. Низкий и очень приятный. – Ты его нашел?
Они разговаривают на латыни. Тиуториг качает головой, ухмыляется.
– Он глазастый. Я думал, римлянин совсем тюфяк, а он меня вычислил. И сразу в погоню бросился, представляешь? Смелый. Надо было позволить ему догнать. Это было бы интересно… Знаешь, я бы свернул ему шею, пожалуй. А может…
– Римлянина пока не трогать! – звучит повелительно.
Тиуториг резко поворачивает голову и смотрит, не мигая. Голубые глаза кажутся стеклянными. На месте человека с приятным голосом Мирца бы поседела. Или убежала и спряталась куда
подальше.
Щелк. Тиуториг вдруг расслабляется. Смеется. Он снова удивительно обаятелен.
– Хорошо, не буду. Пусть живет. Тогда зачем звал? Я как бы слушаю.
– Хочу, чтобы ты еще кое-что для меня сделал, – говорит человек с приятным голосом.
– Что на этот раз? – спрашивает веселый гем. И опять, прежде чем ответить, Тиуториг застывает на долю мгновения, и она видит два его лица вместе. Жуткое ощущение. – Опять водить римлян по лесу? Я тебе что…
Он называет имя, которое Мирце ничего не говорит. И человеку с приятным голосом, видимо, тоже. Поэтому тот некоторое время молчит.
– Нет, в этот раз другое, – говорит он наконец.
Тиуториг усмехается. Поднимает чашу со стола, нюхает, ставит обратно. Это как ритуал.
– Иногда я не могу понять тебя, – говорит приятный голос. – Зачем ты делаешь все, что ты делаешь? Денег тебе не надо, хотя ты их и берешь. Что? Зачем?
– Тебе обязательно нужны причины?
– Ничто в мире не случается просто так. У всего есть причины и повод. Их просто нужно найти. Как правило, человек достаточно прост. Но ты – нет. Поэтому я хочу знать. Понимаешь? Например, я знаю, что ты не отсюда, поэтому могу предположить,
что…
За спиной Мирцы в стену с громким треском ударяется оловянная чаша, падает, звенит. Пьяный голос кричит что-то, занавесь задергивается…
О боги. Нет.
– Что?! – Человек с приятным голосом мгновенно поворачивается к двери.
Нет. Мирца еле сдерживает крик. Теперь она видит: у человека, который говорит с Тиуторигом, гладкое неживое лицо. Ни единой морщинки. Маленький нос, изящные вырезы глазниц, рот изгибается в полуулыбке. Серебряная кожа, в которой отражается свет.
Мирца отшатывается. Наконец понимает. Это же маска!
Человек моргает. Из глазниц в серебряной поверхности смотрят живые глаза. Сквозь щелочку в занавеси – прямо в глаза Мирцы. Человек встает…
В последний момент ей удается ускользнуть, выскочить на лестницу. Она спускается на цыпочках. Тише, тише, тише. Сбежав по лестнице вниз, она замирает, прислушивается. Туника задралась, обнажила бедро – в последнее время хозяин делает их все короче, словно экономит на ткани… Бедро в следах синяков. Мирца ждет. Сердце колотится так, что, кажется, ее найдут только по его бешеному стуку. Наверху – тишина. Бух, бух, бу-бух – стучит сердце.
41 
