2 
Разморенное спокойствие было взбаламучено отдельными криками, скорее восторженного, а не подстрекательского свойства. Приподняв козырек и сощурив осоловевшие очи, Ендрыкин оценил назревавшее происшествие. Неуверенно вертя колесами по кромке тротуара, ехало наимоднейшее чудо техники, последний писк городской моды и проклятье всех городовых – двухколесный велосипед. Управлял рогатым транспортом прилично одетый господин в дорогом костюме, отличавшийся от прохожих высокими ботинками на снуровке, гетрами и английским кепи, а также приятным, чуть задумчивым лицом, украшенным золотым пенсне.
Господин яростно сражался с равновесием, пытаясь поймать его за хвост, но равновесие подло ускользало, отчего ездок лихорадочно дергал рулем и петлял передним колесом, как заяц на травле. Ендрыкин, ненавидевший подобных субъектов, о которых господин градоначальник составил самое отрицательное мнение, вылившееся в строгие правила борьбы с велосипедами силами наружной полиции, сразу понял, что наездник сел в седло недавно, и ездить толком не умеет. А проспект – не место для ученических художеств. Немедленно собиравшаяся толпа зевак подбадривала велосипедиста разнообразными замечаниями, в которых одобрение болельщиков смешивалось с язвительными издевками над неумехой.
Между тем господин, отчаянно сражаясь с силой тяжести, неудачно вывернул руль, застыл в воздухе, как показалось городовому, и со всей дури приложился об мостовую, успев широко раскинуть руки. Колеса взвились к небесам, толпа наградила аттракцион хором смешанных возгласов. Далее терпеть нарушение инструкций было невозможно, Ендрыкин оторвал взопревшую спину от теплого кирпича, намереваясь навести порядок.
Но в этот мгновение внимание его привлек другой субъект. Был он росту не так, чтобы крупного, чуть более двух аршин, одет как приказчик из мелкой лавки, и отличался ярко-рыжими патлами над обширной бородой. Внутренний опыт, который городовой копит годами более-менее беспорочной службы, заставил Ендрыкина не отвести взгляд. Что-то показалось неправильным в невзрачном прохожем. Молодой человек, несмотря на бороду и усы, как-то уж слишком прямо держал спину, словно боялся уронить хрупкую вещь, и всматривался, не отводя глаз в толпу, вокруг павшего велосипедиста. Стоял и стоял не шевелясь посреди улицы.
И тут от жары или чего другого, Ендрыкину вдруг привиделось, что шляпная коробка, которую держал странный приказчик, сама собой дернулась, как живая. Что бы это значило, городовой сообразить не успел, потому что юноша на негнущихся ногах повалился набок, словно подрубленное дерево, и плашмя, со всего размаха тела, ударился головой о булыжники тротуара. Коробка грохнулась рядом. Ни звука боли или разочарования постигшей неудачей, не послышалось.
Улица, мгновение назад пустынная, наполнилась прохожими, взявшимися, откуда ни возьмись. Обморочного обступили плотным кольцом. Посыпались советы и мнения, чья-то рука коснулась его спины, кто-то нагнулся ниже, чтобы рассмотреть его лицо, кто-то просил достать воды или хоть обдать свежим дуновением. Родились предположения, что у молодого человека обморок от духоты и прилива крови к голове. Появились и мнения насчет его трезвости. Как вдруг шляпная картонка, покойно пребывающая в пыли, резво дернулась и подскочила колобком. Нервные дамы, наказанные за любопытство, заверещали дурным визгом. Толпа отшатнулась.
Вконец осознав, что и на такой жаре пришла пора принимать меры, Ендрыкин засвистел ближайшему напарнику, показывая знаками, чтобы тот занялся велосипедистом, а сам подбежал к лежащему приказчику. Стараясь не смотреть на оживавшую коробку, Ендрыкин коснулся шеи потерявшего чувства, надавил вену и не нашел пульса. Дыхания тоже не было. Как и признаков жизни. Можно не сомневаться, городовой получил на свою голову самое гадкое, что может случиться на дежурстве: внезапный труп средь бела дня.
Окрикнув на ротозеев, чтоб не толпились, Ендрыкин призвал на помощь городового с ближайшего поста. Требовалось скорее избавить улицу и восприимчивых прохожих от мертвого тела.
Несчастного подняли за ноги и плечи, лицо закрыть было нечем, а загадочную поклажу уместили на животе. Надрываясь от тяжести, Ендрыкин обливался потом и костерил, на чем свет стоит, негодяя, посмевшего умереть от жары на его участке, но так и не посмел взглянуть на коробку напрямик. Все ему казалось, что она живая и шевелится. Не иначе нечистая сила вселилась. Хотя откуда бы ей взяться на таком пекле.
2 
