113 
Но на этот раз он двинулся на Маргарет. Поднял лопату и пошел прямо на нее.
Маргарет завопила, отпрянула, тут же возненавидела себя за это, а его за то, что он заставил ее отпрыгнуть, и оглянулась в поисках пути к отступлению. Но выбор был невелик: либо по очереди перепрыгнуть через ракушечную пожарную станцию, ракушечный шезлонг и чайный столик, либо сразу, словно заправский прыгун, сигануть через ракушечный пруд. Она уже метнулась к шезлонгу, когда мимо нее промчался Генри Мулен и напал на пожарную станцию. Не глядя, он нанес удар.
— Черт возьми!
Куски полетели в разные стороны. Три мощных удара, и ракушечная постройка превратилась в горстку мусора. Потом он обрушился на амбар, после — на школу, а Маргарет смотрела, завороженная силой его гнева.
Больше он не говорил ничего. Фантастические ракушечные строения падали одно за другим жертвами его ярости: школа, чайный столик, стулья, пруд, сад ракушечных цветов. Мулен был неутомим. И остановился лишь тогда, когда уперся в тропинку, которая вела от подъездной дорожки к входной двери. Швырнул лопату в направлении выкрашенного желтой краской дома. Та со стуком упала на дорожку.
Мужчина стоял, тяжело дыша. Старые порезы на его руках раскрылись, из них снова показалась кровь. От летевших во все стороны ракушек и осколков цемента появились новые. Грязные джинсы побелели от ракушечной пыли, и, когда он провел по ним руками, на белом остались красные кровавые следы.
И вдруг у Маргарет вырвалось:
— Не смейте! Не смейте так унижаться перед ним, Генри Мулен.
Он уставился на нее, тяжело дыша и часто моргая, словно надеялся, что от этого у него прояснится в голове. Ярость покинула его. Оглядев разрушения, учиненные им самим на пороге собственного дома, он сказал:
— Ублюдок, у него и так их было двое.
«Это он о девочках Джоанны», — подумала Маргарет.
У Ги были собственные дочери. С ними он тоже упустил возможность стать настоящим отцом. Но он не привык мириться с поражениями, а потому заменил своих брошенных детей другими, теми, которые закрывали глаза на его недостатки охотнее, чем его собственная плоть и кровь. Ведь они были бедны, а он — богат. Имея деньги, без любви и преданности не останешься.
— Вам надо что-то сделать с руками, — заметила Маргарет. — Вы их совсем изрезали. Кровь идет. Нет, не вытирайте…
Но он все равно вытер их еще раз о грязные и пыльные штаны, добавив еще красных разводов, и, словно этого было мало, промокнул руки о свою заскорузлую от пота и пыли рубашку.
— Его проклятые деньги нам не нужны. Мы не нищие. Можете разжечь из них костер на Тринити-сквер, нам плевать.
Маргарет подумала, что, скажи он это с самого начала, она, а заодно с ней и искусственный сад были бы избавлены от ужасающей сцены. А вслух произнесла:
— Рада это слышать, мистер Мулен. По отношению к Адриану это честно…
— Но они принадлежат Син, — продолжал Генри Мулен, разбив тем самым в куски надежды Маргарет так же легко, как незадолго до этого раскрошил творения из ракушек и цемента. — Если она хочет отступного…
Тяжело ступая, он пошел за лопатой, которая лежала на дорожке, ведущей к двери. Поднял ее. Проделал то же самое с граблями и ведром. Стоя с инструментами в руках, стал оглядываться вокруг, словно вспоминая, для чего они ему понадобились.
Он посмотрел на Маргарет, и она увидела, что его глаза покраснели от горя.
— Он приходил сюда. Я бывал у него. Много лет мы трудились бок о бок. И все это время он повторял: «Ты настоящий художник, Генри. Не может быть, чтобы твоим предназначением было всю жизнь строить оранжереи». И еще: «Порви с этим и вырвись на свободу, друг. Я в тебя верю. Для начала я тебе помогу. Разреши мне. Ведь кто не рискует, тот, видит бог, не пьет шампанского». И я верил ему, понимаете? Мне хотелось другой жизни. Куда больше, чем продолжать жить здесь. Мне хотелось этого ради моих девочек, да, именно ради них. Но и для себя тоже. Разве это преступление?
— Нет, не преступление, — ответила Маргарет. — Мы все хотим своим детям добра, верно? Вот и я тоже. Поэтому я и пришла сюда, из-за Адриана. Нашего с Ги сына. Из-за того, как с ним обошлись. У него украли то, что ему принадлежит, мистер Мулен. Вы ведь понимаете, что это неправильно, мистер Мулен?
— Нас всех обокрали, — сказал Генри. — У вашего бывшего мужа это хорошо получалось. Он годами уговаривал нас решиться на что-то, а сам выжидал. Но он не вор, наш мистер Бруар, нет, он все делает в рамках закона. Моральный закон, вот что он нарушает. Долг и правда, вот чего он не помнит. Мы все ели из его рук и не знали, что в еду он подмешал отраву.
113 
