80 
— Тебе куда-то надо, да? — спросил Билли. — А тут с великом такая беда. Плохо. Что творят люди!
Полу не хотелось плакать, потому что он знал — его слезы подскажут брату еще сотни возможностей поиздеваться над ним. Правда, Билли предпочел бы выбить из него пыль в обычной потасовке, а слезы это так, мелочи, хотя все же лучше, чем ничего, но Пол не хотел доставлять ему даже такого удовольствия. Он давно усвоил, что у его брата нет сердца, а тем более совести. Билли жил только для того, чтобы отравлять существование другим. И это был его единственный вклад в жизнь семьи.
Поэтому Пол не обращал на него внимания, что совсем не понравилось Билли. Он прочно обосновался на выбранной им позиции, прислонившись к стене дома, и закурил новую сигарету.
«Чтоб твои легкие сгнили!» — подумал Пол.
Но вслух не сказал ничего. Просто продолжал латать старую потрепанную шину кусочками резины, которые наклеивал на рваный порез, стягивая его края.
— Дай-ка я угадаю, куда это мой маленький братец нынче с утра навострился, — задумчиво произнес Билли, сося свои бычок. — Может, в Бутс, навестить мамочку? Или отнести папочке обед в его дорожную бригаду? Хмм. Вряд ли. Слишком уж он вырядился. А кстати, откуда он взял эту рубашку? Уж не из моего ли шкафа? Ну, если так, держись. У меня просто так не поворуешь. Может, взглянуть поближе? Чтобы знать наверняка.
Пол и глазом не моргнул. Билли, как он знал, был молодец среди овец. Ему хватало храбрости напасть, только когда он был уверен, что жертва боится.
«Как наши родители», — с горечью подумал Пол.
Боятся вышвырнуть Билли из дома, где он живет бесплатным квартирантом, а то как бы не натворил что-нибудь.
Когда-то Пол, как и все в их семье, только смотрел, как брат таскает и без того небогатые семейные пожитки на гаражные распродажи, чтобы купить себе пива и сигарет. Но это было до того, как в его жизни появился мистер Ги. Он всегда умел разглядеть, что творилось у Пола на сердце, и умел говорить обо всем спокойно, без нравоучений, не требуя и не ожидая взамен ничего, кроме дружбы.
«Думай только о том, что по-настоящему важно, мой принц. А остальное? Да пусть себе идет своим чередом, даже если это не то, о чем ты мечтаешь».
Вот почему теперь он спокойно чинил велосипед, не обращая внимания на брата, который дразнил его, провоцируя то ли кинуться на него с кулаками, то ли разреветься. Пол не слушал и думал о своем. Ему надо залатать колесо и вычистить Цепь. Это непросто, но он справится.
Можно было поехать в город на автобусе, но он вспомнил об этом лишь тогда, когда починил велосипед и был уже на полпути к церкви. Корить себя за тупость было поздно. Ему так отчаянно хотелось попрощаться с мистером Ги, что единственная мысль, которая посетила его, когда мимо прогромыхал автобус номер пять, шедший по северному маршруту, была о том, как здорово было бы броситься ему наперерез на своем велике и сразу положить всему конец.
Тут он наконец заплакал, исключительно от усталости и отчаяния. Он плакал о настоящем, в котором препятствия вставали перед ним на каждом шагу, к чему бы он ни стремился; и о будущем, которое казалось ему пустым и холодным.
Несмотря на то что у церкви ни одной машины не было, он все-таки поддернул рюкзак повыше и вошел внутрь. Но сначала поднял на руки Табу. Он взял пса с собой, хотя и знал, что если их там застукают, то у него будут проблемы. Но ему было плевать. Мистер Ги и Табу были друзьями, да и вообще, не оставлять же пса одного на площади, где он будет сидеть, не понимая, что происходит. И они вошли в церковь, где в воздухе все еще витал запах свечей и цветов, а справа от кафедры стояла хоругвь с надписью «Requiescat in Pace». И никаких больше признаков того, что в церкви Сент-Питер-Порта только сейчас закончилась заупокойная служба. Пол дошел по центральному проходу до середины, представляя себе, как будто он на похоронах, повернулся и вышел наружу. Сел на велик и поехал к Ле-Репозуару.
Утром он надел свою самую лучшую одежду, жалея, что убежал от Валери Даффи, когда та предлагала ему рубашку Кевина. На нем были брюки с пятнами от отбеливателя, и фланелевая рубаха, в которой когда-то работал в холодные дни на рынке его отец, на ногах — единственная пара стоптанных туфель. Вокруг шеи он затянул вязаный галстук, тоже отцовский. А сверху нацепил красную материну куртку. В общем вид у него был самый что ни на есть жалкий, и он это знал, но делать было нечего.
80 
